Галерея вздохнула в гневе и страхе, как один человек, ибо подземелья храма издавна стали хранилищем вещей особо священных — и оттого особо опасных в руках убийцы.
Тайскренн должен был возразить, ибо всё это было сплошной ложью. Однако он не мог говорить и даже шевелиться, словно его постиг удар от того факта, что Зилла стоит здесь и свидетельствует против него.
— И откуда вы узнали это? — спрашивал Фенереш. — Не простые ли это выдумки?
Она облизнула губы и глубоко вздохнула, прежде чем провозгласить громко и твердо: — Нет, он рассказал мне самолично.
Брови Фенереша высоко взлетели. Он озирал судей и зал. Тайскренн подался вперед. Ему хотелось побежать к ней, обнять, извиниться, сказать, что все понимает… и тут он ощутил, как к боку прижалось леденящее лезвие.
— Пошевелись еще и умрешь, — выдохнула стражница-Клык.
— Он сам рассказал? — воскликнул Фенереш с преувеличенным недоверием. — Как такое может быть? Почему вы не известили, без малейшего промедления, слуг закона?
Зилла кивнула. Тайскренн безмолвно возопил: "Гниль! Неужели никто не видит извращения истины?" И плечи его опустились. Разумеется. Все до одного судьи понимают. Его привели лишь тогда, когда все было готово.
Все тщательно и заранее организовано. Театр, просто театр. Единственная цель — дискредитировать его.
Он оторвал взгляд от Зиллы, чтобы видеть настоящего обвинителя. Тот сидел, опустив глаза, губы поджаты, постукивает пальцами; живописный образ огорченного и разочарованного патриарха. Как хотелось ему ударить негодяя всей силой! Но лезвие прижалось к коже — один мелкий порез, и он будет мертв.
Тайскренн заставил себя расслабиться — и почти захохотал. Им овладело странное, игривое настроение. Какая глупость! Всё ради того, чтобы изгнать потенциального соперника из рядов жречества!
Да, он едва удержался, чтобы не отсалютовать врагу — здесь и сейчас.
Зилла вяло отвечала: — Он угрожал убить меня, если скажу хоть слово.
Фенереш сразу закивал судьям, кипя возмущением и гневом. — Разумеется, — промурлыкал он. — Но твои мучения окончены, дитя. Уже не нужно страшиться чудовища среди нас. — Он подал знак Клыкам, и Зиллу вывели.
Тайскренну хотелось окликнуть ее, однако он подавил позыв, не желая сильнее ухудшать ее положение. Что он ощущал сейчас? Стыд. Стыд за то, что слишком мало сделал в прошлом и тем породил такое настоящее.
Он почитал себя умником. Юным мудрецом. Возведя глаза к резному потолку, Тайскренн чуть снова не рассмеялся.
Да ему нужно благодарить Телло и компанию. Жрецы преподали ему великий урок: как опасна слепота пред глубинами людского эгоизма и двуличия. Это бездонные глубины, и будь он проклят, если подумает иначе.
Довольно жалкое решение, учитывая, сколь мало ему осталось.
Фенереш поклонился судьям. Возгласил: — Ждем вашего решения, о почтенные.
Салин кивнула и посмотрела на Тайскренна, словно ворона на особо старый и неприглядный кусок падали. — Обвиняемый, — сказала она, — вам есть что сказать в свою защиту?
Он почти весело ответил на ее взгляд, раздумывая. Стоит ли вообще что-то говорить такому суду? На этом смехотворном фарсе? Зачем? Нет ничего, способного поколебать это сборище. Зачем же суетиться? Зачем продолжать жалкую игру с ничтожными людьми?
Он сложил руки и покачал головой, открыто выражая презрение. — Нет. Ничего.
Салин кивнула, словно ожидала этого. — Хорошо. Суд будет совещаться.
Судьи склонились друг к дружке, перешептываясь. Телло, заметил Тайскренн, оставался безмолвным. Салин собрала мнения остальных и склонилась к блюстителю. Они пошептались, морщинистая голова Салин кивнула.
Тайскренн стоял, сложив руки на груди. Смерть есть смерть. На этом этапе он ничего не может сделать.
— Обвиняемый, — начала Салин. Тайскренн понял вдруг, что за все время процесса его имя тщательно не произносилось, словно уничтоженное. — Мы выслушали свидетельства относительно вашего характера и воззрений, согласно решив, что они внушают опасения. Однако, — она кашлянула в кулачок, — прямых доказательств преступлений не представлено, так что суд счел вашу вину не доказанной. — Она критически взирала на него, постукивая узловатыми пальцами по каменному столу. — Бремя определения вашего наказания, следовательно, выпало мне. Нехватка доказательств вынуждает меня взывать к окончательному решению Святой Д'рек. Итак, мое решение: вы будете оставлены на суд Великой Богини в Гражданской Яме в праздник Солнцеворота, через… — она склонилась к другому судье, — через полмесяца. — Палец последний раз ударил по камню. — И да помилует Д'рек вашу душу.
Судьи завозились в креслах; галерею заполнили громкие шепотки и восклицания. Тем временем Тайскренн следил за Телло и был вознагражден едва заметной гримасой. Блюститель встал. Для него не могло быть лучшего исхода. Соперник устранен, руки свободны, ни к чему дальнейшие интриги и маневры.
Так и со жрицей Салин: смертный приговор вынесен, но ответственность снята с плеч. Замечательное бюрократическое решение колючей проблемы. Он едва не склонил голову в восхищении перед столь искусным исполнением нежданной и неприятной обязанности.
Теперь его сопровождали двое Клыков; женщина велела идти назад, в дверцу, через которую он и был введен. Он хотел кивком выразить согласие, но замешкался, ища взглядом Зиллу — может, она еще здесь? Однако никаких следов не сыскалось, особенно в толпе покидавших галерею зрителей.
Стражница толкнула его рукой в спину. — Не заставляй меня использовать нож.
Придя в себя, он заморгал и кивнул. Ощущая крайнее онемение чувств, странное отрешение от себя самого и этих палат, покорно позволил охране вывести себя из суда.
Глава 11
Слабый предутренний свет показал воды близ Кауна — пустые, никаких приближающихся кораблей. Порван-Парус ругала напанов за медлительность, как вчера почти готова была сжечь опоздавшего Мока.
Где эти синекожие ублюдки? Почему не здесь? Она уже сомневалась, что верно поняла план. Тарел ошибся, выбирая время? Но равноденствие… можно ли тут ошибиться?
Она пошла на поиски Мока.
Едва флот бросил якоря в укромной бухте совсем недалеко от бухты Кауна, адмирал воспрянул духом и телом. Она обнаружила его на палубе: травит байки с командой, вспоминает одно из последних приключений. Возможно, она была в дурном настроении — ей казалось, что вольные пираты едва слушают вожака. Так дети могли бы одним ухом внимать излюбленному уроку или рассказу дедушки.
Едва она помахала ему, мужчины и женщины торопливо разошлись. Адмирал погладил длинные усы, посматривая на колдунью. Он казался вполне довольным.
— Где они? — прошипела она, едва сдерживая голос. — Если нужно подойти с рассветом, медлить нельзя.
Мок порывисто и беззаботно пожал плечами. Сказал весьма громко, чтобы услышали все: — Если напаны струсили, если у них животы болят перед дракой — что ж, тем лучше нам. Эй, ребята! Будут больше поживы!
Ему ответили радостные вопли — на слух Порван-Парус, не столь искренние, как хотелось бы. Она сказала вполголоса: — Мне не нравится. Нужно отступить.
Мок чуть не захохотал. — Отступить? Мы на позиции. Каун наш!
Она не готова была отказаться от подозрений. —
