Люцина всегда ходила навещать клиенток пешком. На работу в туристическое агентство тоже, но оно было слишком близко от дома, десять минут неспешной, нога за ногу ходьбы. Зато клиентки жили кто где: Ася возле холма Тауро, Милда в начале Антоколя, Агне в Жверинасе, Галина возле вокзала, Юна вообще в Филаретай – каждый день новый маршрут, ради одного этого имело смысл их навещать. Умеренные физические нагрузки необходимы организму, при этом на свете найдется немного занятий скучнее спорта. А быстрая ходьба вполне ничего, даже по городу, который знаешь наизусть, как поэму из школьной хрестоматии – и хотела бы забыть, да не выйдет, выучила в детстве, послушавшись бестолковых взрослых, живи теперь с этим всю жизнь.
Сегодня у Люцины было дополнительное удовольствие: новый адрес. И новая, незнакомая клиентка, Агне за нее очень просила; Люцина сперва немного поломалась, дескать, времени нет, всего пара свободных вечеров в неделю осталась, надо же когда-то приводить дом в порядок и отдыхать, но потом согласилась, просто из любопытства. Ей нравилось заводить новые знакомства. К тому же Агнина подружка жила на углу улиц Лейиклос и Тоторю, а в этой части Старого города Люцина бывала редко: просто повода не было. Зато теперь есть.
Думала, что если за новую клиентку просила Агне, значит, они подруги. И заранее представляла ее как Агниного близнеца: такую же пухлую женщину за тридцать, милую, простую и сладкую, как малиновый леденец. Однако дверь ей открыла сухая жилистая тетка, явно за шестьдесят, смуглая, как цыганка. Возможно, она и была цыганкой. Во всяком случае без южных кровей не обошлось.
Одета она была с той элегантной простотой, какая обычно свидетельствует о заоблачном экономическом благополучии, а в повседневной жизни встречается только на рекламных фотографиях: светлые льняные брюки, белая футболка, седые, перец с солью, кудри собраны в аккуратный пучок, на ногах не тапки, а, что называется, домашние туфли, мокасины из тонкой кожи песочного цвета. Шикарная тетка, чего уж там. И на кого-то смутно похожа, скорее всего, на какую-нибудь актрису из старого, еще черно-белого кино; пытаться вспомнить бессмысленно: у Люцины была очень плохая память на лица. Наверное, потому, что к людям она испытывала живой, но очень поверхностный интерес, как к разноцветным осенним листьям: из них приятно плести венки и собирать букеты, но кто же станет на полном серьезе запоминать, как выглядел каждый лист.
Некоторое время шикарная тетка сверлила Люцину тяжелым испытующим взглядом, а потом вдруг улыбнулась так широко и тепло, что, считай, обняла.
– Заходите. Я – Кара. Я вас очень ждала.
Хорошее имя, – подумала Люцина. – К нему бы еще фамилию «Небесная». Или даже «Господня». Но и без фамилии вполне ничего.
– Не разувайтесь, – сказала Кара.
Провела ее через длинный узкий коридор в просторную пустую гостиную, где не было ничего, кроме книжных стеллажей по всему периметру и небольшого стада серых кресел-мешков, похожих на сгущенные зимние тучи. Оттуда снова попали в коридор, на этот раз короткий, с несколькими разноцветными дверями: синей, зеленой, оранжевой. Оранжевая дверь, как выяснилось, вела в маленькую полутемную комнату, где стоял высокий узкий топчан, который – клиентка, договариваясь по телефону, не обманула – и правда вполне подходил для массажа. Но Кара прошла сразу к окну, закрытому светлой ролетой цвета небеленого льна, и так резко дернула шнур, что ткань свернулась в рулон с громким, противным стуком.
– Идите-ка сюда, – позвала ее Кара.
Даже не то чтобы позвала, а велела подойти. Властный тон выдавал привычку командовать; Люцина таких людей не особо любила, но редко могла противится их начальственному обаянию. Вот и сейчас без возражений подошла.
– По-моему, это лучший в мире вид из окна, – сказала Кара, указывая на автомобильную стоянку перед Министерством обороны.
Люцина ничего не ответила, только вежливо улыбнулась. И даже не особенно удивилась: еще и не такие причуды встречаются у людей. Была у нее приятельница из Северного Городка, которая обожала свой ужасный район, застроенный, по большей части, страшными облупившимися девятиэтажками еще советских времен. А нынешний шеф, владелец турагентства, прямо скажем, не то чтобы бедный человек, не желает уезжать из ветхого двухэтажного дома на улице Кауно, говорит: «У нас во дворе такие старые яблони, вы бы на них посмотрели весной, в цвету». А что, кроме яблонь, там жуткого вида бараки, рассыпающиеся дровяные сараи, да уродливая многоквартирная панелька, больше похожая на гнилой зуб, чем на жилой дом, ему плевать.
В общем, если кому-то лучшим в мире видом из окна кажется министерская автостоянка, это еще далеко не самый тяжелый случай. В конце концов, там хотя бы машины красивые припаркованы, есть на чем остановить взгляд.
– Я выросла на окраине, – говорила тем временем Кара. – Наш дом стоял на Безлунной улице; теперь там конечная двадцать первого трамвая, а во времена моего детства трамвай до нас не доезжал, от последней остановки надо было идти через парк. И мне примерно класса до пятого не разрешали ездить в центр одной, без взрослых. А я, понятное дело, все равно ездила, как все нормальные дети, – на то и родительские запреты, чтобы храбро их нарушать. Главное было не сесть случайно в трамвай, где кондуктором Толстый Сони, он всегда требовал покупать билеты, еще и родителям мог наябедничать, кого сегодня до какой остановки вез. Остальные кондукторы смотрели на нас сквозь пальцы, помнили, что сами когда-то были детьми. А лучше всех была Злата, она всех детей катала бесплатно, хотя по правилам не положено, говорила: «Да ладно, лучше купи себе леденцов». И ведь знала, что делала! Теперь вышла на пенсию и чтобы не заскучать, контрабанду с Другой Стороны мешками таскает, как сахар из бакалейной лавки в сезон наливок, а весь личный состав Граничной полиции пожимает плечами: «Ну это же наша Зла-а-а-а-аточка, что с нее взять». Хитрющая! Всех в свое время успела в трамвае бесплатно прокатить. А
