– Да я нет, ничего, – залепетала Елена.
– Работа у нас такая, – озлобленно произнес Руденко и тяжело поднялся со своего места.
Выпуская из ноздрей густые струи дыма, он широкими шагами зашагал к двери. Яна последовала за ним. Она кивком попрощалась с Щербатовой, лицо которой сияло чувством облегчения.
Выйдя на улицу, Семен Семеныч, не останавливаясь, перешел дорогу и направился к рассохшейся старой скамейке, приютившейся под кривой молодой березкой. Милославская ничего не спрашивала: знала, если Три Семерки молчит, его лучше не трогать: созревает для серьезного разговора.
Разместившись на скамейке, Руденко, затушил ботинком докуренную до самого фильтра сигарету и протяжно проговорил:
– Жаль, жаль, не ожидал я этого…
Следом Семен Семеныч поднял на Яну тоскливые глаза и без выражения ожидания ответа на вопрос, произнес:
– Почему так не везет-то? А? Яна Борисовна?
Гадалка в ответ промолчала. Она отчасти чувствовала то, же, что и приятель, но сознаваться ей в этом не хотелось, так как во что бы то ни стало, следовало идти вперед и только вперед, а минуты солидарного разочарования могли только затормозить процесс.
– Молчишь? – грустно улыбаясь, продолжал Три Семерки, – Знаю я, про что ты теперь думаешь. На карты, поди, свои надеешься.
Милославская удивленно посмотрела на него. Как раз об этом-то она и не успела подумать. Яна неожиданно для самой себя расплылась в широкой улыбке и одной рукой крепко обняла Семена Семеныча.
– Ты чего? – сердито спросил он.
В следующий миг Милославской захотелось поскорее от него избавиться. Словно угадывая ее мысли, Руденко, опустив голову и скрестив пальцы, безысходно проговорил:
– Надо ехать в отдел.
– Поезжай, – сдержанно поддержала Яна. – Там куча дел, как обычно. Бросишься в омут с головой и забудешь о нашей маленькой неприятности. Может, сообща там какую-нибудь идейку разработаете…
– Да, ребята у нас башковитые, – звонко хлопнув себя по бедрам, сказал Семен Семеныч и поднялся, – Потому, неверно, и по башке шеф так часто дает.
Милославская не смогла не улыбнуться в ответ. Три Семерки побрел к машине, на ходу обернувшись и бросив Яне:
– Вечером, может, загляну.
Гадалка в ответ кивнула и тихо пробормотала:
– Спасибо, Сема, за подсказку.
ГЛАВА 13
Милославская чувствовала себя полной для гадания сил и, как только Руденко скрылся из виду, достала карты. Она сразу решила, что выберет «Взгляд в будущее», одну из самых загадочных и необъяснимых карт. Таинственны были ее свойства и символы, нанесенные на ее поверхность гадалкой по велению свыше. На первом плане космического пространства изображалась Земля, у полюса которой расположился человеческий глаз, испускающий из черного зрачка мощный луч. Этот луч кружил в своем омуте человека так, как ему только хотелось, словно пылинку, словно беззащитное, слабое творение.
Милославская быстро смешала все остальные карты, оставив в центре скамейки только нужную. Затем она поднесла к карте кисть правой руки, задержав ее на некоторое время в воздухе, на расстоянии около десяти сантиметров от «Взгляда в будущее».
Гадалка огляделась: вокруг никого не было. Только скворцы весело щебетали, по-хозяйски разместившись на самой толстой ветке березы.
– У! – с улыбкой крикнула на них Яна, пытаясь спугнуть и боясь, что птицы будут отвлекать ее.
Но упрямые пичуги заголосили еще громче и дружнее, и в щебете их слышалось справедливое возмущение.
– Придется проявить волю, – самой себе сказала.
Милославская.
Она накрыла карту ладонью и сосредоточилась. Птичьи голоса, несмотря на все усилия воли, мешали ей, но желание изведать неизведанное и столь долгожданное было все же сильнее, поэтому Яна не думала сдаваться. Она концентрировала энергию снова и снова и вскоре почувствовала тепло, начавшее исходить от карты. Сначала оно было едва уловимым, но секунда за секундой росло, пока наконец Милославская не почувствовала себя погруженной в состояние приятной невесомости и оторванности от реальности.
Постепенно Яной и вовсе овладело ощущение монолитности ее руки и карты, она практически не ощущала магический картон под ладонью. Казалось, их единство – это какое-то теплое пятно, стремительно разрастающееся и засасывающее гадалку в бездну.
Яна была бодра, несмотря на то, что потерпела фиаско, и картина, вскоре явившаяся ей, получилась довольно отчетливой. Поначалу, правда, сознание, как это часто бывает, путалось. Она не могла разобрать: из этого или потустороннего мира доносятся близкие голоса скворцов, более далекие – людей, там или здесь гудят двигатели транспорта. Однако вскоре все это уже не имело для гадалки смысла. Видение всецело поглотило ее.
Перед Яной вдруг замелькали длинные широкие темные коридоры. Пахло сыростью, как в погребе.
– Где я? – мысленно спрашивала себя гадалка, но ответа не было.
Вскоре к запаху сырости стали примешиваться и другие: пахло так, как пахнет в месте, где всегда скапливается много людей. Потом понесло чебуреками или чем-то вроде того.
– Рынок? – снова мысленно спрашивала себя Милославская, – Но почему так сыро?
И вообще она настроилась, если не получить ответ на самый важный теперь для нее вопрос, то по меньшей мере найти какую-то подсказку о местонахождении Синявской. В первую минуту, когда перед Яной возник темный коридор, она предположила, что перед ней место заточения Ольги Сергеевны, но теперь, откровенно говоря, женщина стала теряться в догадках.
Вокруг было прохладно, но душно. Однако через пару секунд картина стала меняться: Милославская толком ничего не видела, зато все наполнилось звуками и, скорее всего, многоголосым людским гомоном. Раздумывать над ним гадалке не пришлось: все стало более, чем отчетливым.
Перед Яной развернулся во всей красе самый что ни на есть обыкновенный подземный переход со своей людской толчеей, множеством ларьков, бомжами, беженцами и нищими, просящими милостыни. Яна, не видимая никому, витала из одной стороны в другую, осматривала каждый уголок этого перехода, каждое лицо, мелькавшее в толпе. Нет, она не могла понять, какое отношение все это могло иметь к исчезнувшей Ольге Сергеевне.
Видение постепенно стало угасать, а Милославская, конечно, ожидала от него большего.
Вскоре картина и вовсе неожиданно, почти мгновенно свернулась в какой-то непонятной формы клубок, маленький сгусток. Так сворачивается в шар испуганный ежик. Слышались потухающие постепенно звуки, вскоре начавшие походить на шипение закипающего чайника. Тепло, окутывающее гадалку, мощным энергетическим рывком вдруг покинуло ее тело, и она очнулась.
Чтобы во всем разобраться, Милославской требовалось восстановить необходимую для существования часть утраченных во время сеанса сил. Она не могла в эти минуты думать о деле. И если бы в этот момент кто-то ее спросил, о чем она размышляет, сидя вот так и глядя в одну точку перед собой, Яна вряд ли б нашлась, что ответить. И не только любопытному прохожему, но и самой себе. В мышлении ее в эти первые после сеанса мгновения проносились какие-то отрывочные, бессмысленные, не взаимосвязанные между собой фразы и образы.
Скворцы по-прежнему щебетали, будто потешаясь над гадалкой, но повторить то угрожающее «У!», которым она уже однажды пыталась их утихомирить, Яна не находила сил. Приятный ветерок слегка обвевал ей лицо. Шелест листьев создавал ощущение покоя и гармонии, и ни к чему, кроме него, Милославская старалась не прислушиваться. Береза, на неровный ствол которой Яна облокотилась, казалось, насыщала ее своей энергией, поэтому гадалка удивительно быстро стала ощущать прибывающие силы.
– Хорошо? – услышала она через некоторое время скрипучий старческий голос рядом с собой.
Милославская повернулась: рядом с ней примостился пожилой мужчина, весь пожелтевший, дряхлый, с
