И у них будет еще одна спутница – рослая черноволосая храмовница, та самая, что поймала Риса в усыпальнице. Коул ее хорошо запомнил. Она стояла шагах в пяти и смотрела – хотя и не знала об этом – прямо на него, а потом отвернулась и ушла. И Коул вздохнул с облегчением.
Коул видел эту женщину и прежде. Мысленно он называл ее исключительно рыцарем-капитаном, потому что так к ней обращались все прочие. И относились к ней почтительно, а это значило, что она важная персона.
И потому Коул стал ходить по пятам за рыцарем-капитаном. Быть может, хотя бы она знает, куда собрался Рис и вернется ли он вообще. Это означало, что Коулу придется пробыть в расположении храмовников куда дольше, чем он когда-либо отваживался. Там он чувствовал себя совершенно беззащитным, но с другой стороны – что еще ему оставалось?
У рыцаря-капитана оказалось немало дел. Вначале она провела больше часа во внутреннем дворе, беседуя с подчиненным – вероятно, о том, что и как ему надлежало делать в ее отсутствие. Коул почти не прислушивался к разговору и уловил только, что рыцарь-капитан сама не знала, когда вернется. Может быть, через неделю.
Потом она разговаривала с другой женщиной, тоже храмовницей, – обсуждала «происшествие» в парадном зале. Коул понятия не имел, что там случилось. Шум волнений был слышен и на нижних ярусах, но одного любопытства оказалось недостаточно, чтобы заманить Коула наверх. К тому времени он знал одно: Риса уже освободили.
До того как это произошло, Коул часами просиживал перед камерой. Глаз не сводил с этой двери, зная, что там, внутри, – Рис. И все думал, не войти ли, не лучше ли получится разговор, когда ему некуда будет деться? Да, но ведь Рис тогда решит, что Коул пришел его убить. Непременно решит.
Коул не сумел бы этого вынести, не смог бы увидеть в глазах Риса то же, что видел в глазах других, когда убивал. Уж лучше умереть.
Следуя за рыцарем-капитаном, он побывал в разных местах башни и наконец поднялся на ярусы выше тех, на которых жили маги. Взбираясь по лестнице, Коул внутренне содрогался: в этой части башни он почти никогда не бывал. Очень уж тут было неприглядно, безжизненно и стыло. Даже храмовникам, которые приходили сюда, явно становилось не по себе.
Коул держался вплотную к рыцарю-капитану, а потому едва не врезался в нее, когда та остановилась, чтобы отпереть дверь. Это ее спальня? Значит, здесь живут самые главные храмовники? С чего бы такой важной шишке сопровождать Риса? Неужели он в беде? Из-за Коула?
Он изнывал от желания задать ей эти вопросы. Именно так поступают все обычные люди, а Коул еще смутно помнил свою прежнюю жизнь, помнил время, когда и он мог спросить кого-то и даже получить ответ. Теперь ему оставалось только гадать, что происходит; он тонул в океане безмолвия, нарушаемого лишь нечастыми приходами Риса. Всякий раз, когда Рис уходил, ему становилось хуже: наступала тишина, которую все труднее было переносить.
Храмовница вошла в комнату, и Коул проскользнул следом, успев прежде, чем та захлопнула дверь. И в самом деле – спальня, хотя и крохотная. Койка и одежный шкаф занимали почти половину комнаты. Небольшое окно выходило в город, на подоконнике выстроились в ряд несколько крошечных фигурок, выточенных из камня. Движимый любопытством, Коул подошел к окну и взял одну безделушку. Крапчато-серая статуэтка изображала сидящего волка со злобно горящими глазами – красными камушками. Странно.
Он поставил фигурку на подоконник, и едва слышного стука хватило, чтобы рыцарь-капитан резко обернулась. Коул замер, ругая себя за глупость. Если он привлечет внимание храмовницы, она может его увидеть, а если потом и забудет, то сейчас ему от того ничуть не легче.
До этого происшествия она начала расстегивать ремешки нагрудника, но теперь замерла. Оглядела спальню, недоуменно сдвинув брови. Коул ощутил, как по скуле лениво сползает капля пота. Хотелось сорваться с места, побежать… но он не посмел. Тогда рыцарь-капитан точно его увидит. Но если она сделает хоть шажок вперед…
Этого не случилось. Нахмурившись, женщина вернулась к прерванному занятию. Коул медленно выдохнул. Пронесло.
Затаившись, он смотрел, как храмовница раздевается. Коулу и прежде доводилось видеть чужую наготу – например, когда натыкался на магов, любившихся в укромном уголке. Еще он видел, как люди моются в больших ваннах, наполненных горячей водой, и недоумевал, отчего они так себя утруждают, если глубоко внизу, в Яме, полно превосходных заводей. Помимо того, Коул часто наблюдал за магами, завороженный зрелищем их повседневной жизни, и, само собой, видел, как они переодевались или готовились ко сну. Со временем это занятие потеряло свою привлекательность. Коул чувствовал себя ребенком, который прилип снаружи к окну, жадно глазея на теплую и уютную комнату, куда ему вовеки не суждено попасть.
Рыцарь-капитан снимала доспехи по частям. Первым делом она избавилась от громоздкого нагрудника, за ним последовали наплечники и наручи. Наконец она сбросила тяжелые латные сапоги и осталась в одной потемневшей от пота тунике. И почему только храмовники изо дня в день таскают на себе столько железа? Неужели и впрямь ожидают, что их каждую минуту могут бросить в бой? Против людей, не имеющих даже доспехов? Еще один вопрос, который Коул никогда и никому не сможет задать.
Стянув тунику через голову, женщина облегченно вздохнула. На ночном столике в изголовье кровати стоял тазик с водой. Храмовница разбила тонкий ледок, намерзший на поверхности воды, намочила салфетку и принялась обтираться. Коул заметил, что ее мускулистое тело покрыто многочисленными шрамами. Интересно, откуда они?
Женщина между тем закончила обтирание, открыла шкаф и надела чистую тунику. На секунду взгляд ее задержался на какой-то другой вещи, лежавшей в глубине шкафа. Она извлекла оттуда книгу – пыльный фолиант, переплетенный в кожу. На обложке был вытиснен символ Церкви – священное солнце. Что это за книга, Коул мог только гадать. Кожаный переплет так истерся и растрескался, что казалось, от прикосновения женщины рассыплется в крошево.
Рыцарь-капитан обращалась с книгой крайне бережно. Она провела пальцем по обложке, и лицо ее смягчилось, а в глазах промелькнули нежность и безмерная грусть. Дряхлый переплет отозвался протестующим скрипом, и женщина, раскрыв книгу, вдохнула запах пожелтевших пергаментных страниц.
Коул ничего не понимал. Что в ней такого особенного, в этой книжке? Внизу, в архивах, таких полным-полно, есть и много старее этой. Лежат себе, собирают пыль, не нужные ни ему, Коулу,
