Надя смотрела на его красивое, благородное лицо. Ветер гладил светлые волосы Будевина…
…Роджер замер. Он стоял посреди развалин города, рядом с разрубленной нежитью, и не дышал.
Девочка Надя нравилась ему, как может нравиться забавный ребенок. Ее влюбленность была приятна, ее обет верности — смешон и трогателен. До сих пор он не сомневался, что легко переживет эту потерю. Но вот ее берет за руку другой, и острое ощущение потери вдруг выбивает почву из-под ног.
Будевин крепко сжимал ее руки и не отводил глаз. Надя, улыбаясь, опустила взгляд.
— Надя!
— Да?
— Вы понимаете меня?
— Да.
— Отрекись от Анку и Царства Мертвых. Люди не так плохи, как ты думаешь, позволь им узнать, что это не твой выбор, расскажи им и найдутся те, кто поверит тебе! Один, два человека, а затем мы сможем убедить в этом весь мир. Доверься мне, и я все для тебя сделаю!
Роджер заставил себя сделать вдох, но стало только хуже, словно вместе с воздухом он набрал полные легкие песка. Он закрыл глаза, вслушиваясь, боясь пропустить хоть слово и боясь того, что услышит.
Летний ветер взъерошил его волосы. С темной, лишенной света окраины пустого города он видел склон и далекие огни палаточного лагеря. Надя и Будевин были не видны ему, но он чувствовал тонкие прочные нити, связывающие его с девушкой на склоне. Роджер ждал…
Надя молчала.
Она очень устала за последние дни. От пустоты вокруг, от одиночества и тяжелых взглядов. Предложенное Будевином плечо было ей нужно как никогда. И прежде чем отказаться от него, она должна была честно подумать.
С их последней встречи с Роджером прошло полгода, за которые он ни разу не дал знать о том, что она и ее любовь ему нужны. Что, если Надя обманывала себя и все слова, сказанные на маяке, — правда? Какой смысл хранить обеты, когда они никому не нужны и ее не делают счастливой?
Тогда, под впечатлением от их путешествия по лесу, может, она приняла за любовь что-то еще? Будет страшно понять сейчас свою ошибку, но, глядя в честные глаза Будевина, она не могла не задать себе этот вопрос и не могла врать в ответ. Нечестно нести свою влюбленность, как знамя, не чувствуя ее.
— Не бойся Ордена Доблести, не бойся Анку! — говорил Будевин.
Бояться Роджера? Надя не боялась. Она скучала по нему! Скучала безмерно, до боли в сердце! Но если ему не нужно ее сердце, то как поступить? Будевин прав — объяснить предсказания богов можно сотней способов. Так что теперь?
…Далеко внизу, у подножья холма Роджер чувствовал, как каменеет тело, как вены наполняются едкой, горячей ревностью. Незнакомое, жгучее чувство. Он стоял без движения, опустив руки и прислушиваясь к себе. Роджер хотел, чтобы она выбрала Будевина, но в ожидании ее ответа у него холодели руки…
Надя поднялась с земли, отряхнула подол платья, и Будевин тоже поднялся. Теперь она смотрела на него снизу вверх. Свет керосиновой лампы из окна соседней палатки падал девушке налицо, и он хорошо видел ее серьезный твердый взгляд.
— Я не боюсь мести Анку, Будевин, потому что знаю его. Ты говоришь, что готов оторвать голову всем тем, кто смотрит на меня с ненавистью? А мое сердце сжимается, когда ты так говоришь о нем.
Он хмурился, уже угадав ответ. Надя видела, что он не верит ей, облизнула пересохшие губы.
— Я выбираю не между богом и человеком, и не между царем и солдатом. Я просто люблю его, и если это значит принять клеймо Проклятой… — Она пожала плечами. — Будевин, я та — кем меня называют, я — Черная царевна.
Она сняла с плеч китель, положила ему в руки и молча пошла в сторону лагеря.
Надя вернулась в Морин-Дениз вместе с докторами из госпиталя к вечеру третьего дня. С Будевином она больше не виделась и старалась не вспоминать об их разговоре. Она приняла свою роль и больше не пыталась доказывать окружающим, что достойна их доброты. Теперь Надя лишилась последнего друга, но ей было легче.
В ночь пятницы неизвестные подожгли Слободу.
В Гритдже, как и в других городах Приморья, было много переселенцев. Они, как и другие беженцы, перебрались в ближайшие города. В Морин-Денизе люди остановились в Слободе. Пожар был виден даже из госпиталя — оранжевое зарево и черный дым. Медперсонал и пациенты выходили на улицу, выглядывали из окон. Надя тоже смотрела, слышала разговоры в коридоре, потому что говорившие не скрывали своих слов.
— Все — Проклятая! Варту погубила, теперь к нам приехала.
— Так им и надо. Ее дружки. И чего она к нам в госпиталь приблудилась?
— Не говори так! Бедные люди! Ни за что погорели. Разве они виноваты, что она из них?
— Запомните мои слова: мы следующие! Это горожане еще не знают, что она у нас живет…
Как только стало светать, Надя ушла из госпиталя.
Трамваи еще не ходили, и она просто шла по обочине рядом с рельсами. Вещей было не много, все поместилось в легкий саквояж. Солнце еще не встало, но небо уже розовело, как щеки девицы. Взъерошенные ночные облака опускались к горизонту, оставляя на небе бледную дымку. На траве висела роса, и Надя промочила ноги. Остановилась, разулась и пошла дальше босиком, держа ботинки в руке.
День ничего хорошего не предвещал, но прохладный утренний воздух, роса на ногах и бриз с моря действовали как крепкий кофе. Надя шла, осторожно ступая по дороге босыми ступнями, наслаждалась утром, одиночеством и собственной безрассудностью.
Она дошла до города, обулась и по знакомыми улицам дошла до гостиницы. Ее здесь ждали.
