– …потому что, – сказала та, – принцесса Маррадовы – это я.
-11-Атмосфера в комнате накалилась до предела; Лотти думала, что вот-вот задохнется. Напряженную тишину, в которой девочки сверлили друг друга взглядами, нарушало только мерное тиканье часов над дверью. В глазах Элли бушевал огонь, она действительно была в ярости. Лотти физически ощущала исходящие от нее жаркие волны гнева, в точности как в тот день, когда впервые увидела Элли у школьных ворот. Она заставила себя говорить – все равно что, лишь бы гнетущая тишина не поглотила их обеих.
– Я пыталась объяснить им, что это неправда.
Элли горько усмехнулась:
– Какая же ты эгоистка. Просто не верится.
Лотти вздрогнула, как от пощечины. Эти слова уязвили ее в самое сердце. Она гордилась своей добротой и отзывчивостью, была уверена, что эгоизм ей чужд. Сгорая от стыда, Лотти опустила голову.
– Мне так…
– Могу поспорить, ты даже не задумывалась, каково это для настоящей принцессы, а?
Замечание попало в точку: Лотти ни разу не пришло в голову, что марравская принцесса и вправду может находиться в Роузвуде, ведь ей самой вся эта история казалась волшебной сказкой. Лотти вдруг почувствовала себя полной дурой, и не столько из-за легкомыслия, сколько из-за нелепых надежд сойти за особу королевских кровей. В груди разлилось незнакомое прежде чувство – холодная тяжесть, которая постепенно поднялась вверх и сковала горло. Лотти ужаснулась самой себе. Не исправив ошибку в самом начале, она несла частичную ответственность за распространение ложного слуха, и если это повлияет на возможность Элли жить нормальной жизнью, то…
Элли продолжала смотреть на нее, однако Лотти, увы, не знала, чем помочь.
– Прости. Честное слово, я пыталась их убедить, но все как-то закрутилось… – Ее жалкие слова повисли пустым звуком.
Элли глухо застонала от отчаяния. Схватив с тумбочки фотографию в рамке – ту, где стояла в обнимку с таинственным мальчиком, – она рухнула на кровать и сгорбилась. Укрывшись за шалашиком острых плеч и спадающих на лицо лохм, Элли неотрывно глядела на фото. «Может, это ее парень?» – предположила Лотти.
Элли глубоко вздохнула и поставила фотокарточку на место.
– Я никому не скажу, что ты не принцесса, – решительно заявила она.
Лотти пришла в страшное замешательство. Если таким образом Элли хочет ее утешить, то не надо, она не вынесет этого груза вины.
– Нет, лучше скажи. Знаю, мне надо было быть настойчивее. – Лотти уселась напротив, на свою кровать, неожиданно ощутив в себе новые силы. – Можешь публично стыдить меня, как я того заслуживаю.
– Нет, ты не поняла, – сказала Элли, – я на тебя не злюсь. Ситуация, конечно, паршивая, но… – Она вновь опустила глаза на фото. – Возможно, это и к лучшему.
Лотти растерянно заморгала, пытаясь сообразить, в чем заключаются плюсы для них обеих.
– Может, выйдет очень даже здорово, если принцессой и дальше будут считать тебя.
Что? Она не ослышалась? Ответом ей стала обычная кривоватая улыбка Элли. Лотти быстро взяла себя в руки.
– Ты правда этого хочешь?
Изображать из себя принцессу? Это что-то из тех историй, которые она сочиняла в детстве. Элли вдруг расхохоталась, и Лотти подумала, что соседке по комнате скорее подошел бы титул «Принцесса Неуравновешенность». Элли вытерла слезы, выступившие в уголках глаз, и хрюкнула.
– Смех, да и только, верно? Лотти, я бы все на свете отдала, чтобы поменяться с тобой местами. С самого рождения я хотела только одного: не быть принцессой. И вот меня селят вместе с девочкой, которая помешана на принцессах. – Она глубоко вздохнула. – До приезда сюда мой круг общения ограничивался двадцатью людьми. За всю жизнь – два десятка знакомых!
У Лотти в буквальном смысле отвалилась челюсть.
– Ничего себе, – протянула она. – А разве так бывает?
Элли облизнула губу и взялась за медальон.
– Я – единственная наследница трона Маррадовы, но что поделаешь, если от роли образцовой принцессы меня всегда воротило. Единственным выходом было не объявлять меня официально будущей королевой и прятать во дворце, пока я не дорасту до исполнения своих обязанностей…
Лотти завороженно слушала, а сердце ее сжималось от сочувствия к бедной одинокой девочке.
– Не пойми неправильно, иногда мне удавалось улизнуть из дворца, но потом пошли разные толки, и родители посадили меня под домашний арест. И вот результат: мне уже пятнадцать, а как я выгляжу, знают лишь несколько доверенных лиц, приближенных ко двору, – с опущенной головой подытожила Элли.
Лотти подумала, что хоть жизнь ее и не баловала, но, по крайней мере, она имела свободу выбора.
– Я на них не помешана… на принцессах, – неожиданно вырвалось у нее. – Наверное, это прозвучит наивно, и все же… – Лотти нерешительно умолкла, но поняла, что обязана ответить откровенностью на откровенность. – Дело в моей маме. Понимаешь… Перед смертью она передала мне эту тиару и научила детской фразе, которую я до сих пор повторяю, когда мне тревожно или страшно. Я напоминаю себе, что должна вести себя как принцесса, и произношу такие слова: «Я буду доброй, храброй и несгибаемой». Глупо, конечно, но это что-то вроде заклинания. Оно всегда мне помогает, на душе становится легче, и я опять в порядке… – Лотти отвела глаза, боясь увидеть выражение лица Элли, но, к ее превеликому удивлению, та совершенно серьезно произнесла:
– Ничего и не глупо. И ты, Лотти, на самом деле очень умная.
Лотти подняла глаза, и в них защипало от близких слез: лицо Элли светилось абсолютной искренностью. Лотти даже не догадывалась, насколько важным было для нее признание со стороны окружающих, пока его не получила.
– Спасибо, – робко сказала она.
Элли улыбнулась ей мягкой, ободряющей улыбкой и снова легла на кровать. Некоторое время она рассеянно чертила пальцем в воздухе круги, потом резко прекратила это занятие и повернулась к Лотти.
– Элинор Пруденс Вулфсон, – тихо проговорила она. – Это мое настоящее имя. Оно мало кому известно.
Лотти устремила на подругу долгий взгляд, как будто только сейчас впервые ее увидела.
– Приятно познакомиться, принцесса Вулфсон.
Элли ухмыльнулась, услышав свой титул из уст Лотти, но постепенно опять погрустнела. Лотти терпеливо ждала, когда она разберется со своими мыслями.
– Что мне непонятно, – Элли задумчиво потерла лоб, – так это – как они вообще пронюхали, что я поступила в Роузвуд? Мы даже директору не говорили, кто я.
Ответа на этот вопрос Лотти не знала. Всеобщую осведомленность она восприняла как должное, считая, что любовь к сплетням – неотъемлемая черта всех поголовно учеников этой школы.
– Анастейша сказала, что до нее дошел слух, а кто его пустил и как он распространился среди остальных, понятия не имею. Анастейша клялась, что никому даже словечком не обмолвилась.
– Ты ей веришь?
Лотти прислушалась к себе и поняла, что доля сомнения все же присутствует.
– Хотела бы верить, но не представляю, кто еще мог разнести сплетню по всей школе. –
