Через несколько минут шестерка свернула к обочине и притормозила возле обветшалого двухэтажного дома, на углу которого находилась старая будка с телефоном-автоматом.
– Прибыли, шеф, – задорно скомандовал Самойленко.
Три Семерки вышел из машины. Милославская, с трудом сдерживая желание узнать обо всем побыстрее, осталась в машине. Между ней и лейтенантом воцарилось неловкое молчание, и Яна заговорила о погоде, как это часто делается в подобных случаях.
Гадалка через окно наблюдала за Руденко. Он, по-видимому, дождался, когда на звонок ответят, выложил суть своей просьбы и теперь выслушивал то, что ему говорили, и одобрительно кивал головой.
Через пару минут он вернулся, и взволнованная ожиданием Яна накинулась на него с расспросами. Семен Семеныч поведал, что криминальный авторитет и есть тот Храмов Владимир Николаевич, владелец «Опеля». Он – организатор известной преступной группировки, «вор в законе», имеет кличку – Китаец. По имеющимся сведениям, в группе Китайца восемнадцать человек, в том числе три женщины.
Впервые Храмов попал в поле зрения органов давно. Тогда он совершил мелкую кражу. При задержании оказывал активное сопротивление сотрудникам милиции: ругался и даже размахивал ногами. Те, будучи особо умными, такое поведение посчитали ненормальным и решили направить его на прохождение стационарной судебно-психиатрической экспертизы.
Храмов стал осуществлять новую форму борьбы: обзавелся алиби на часть преступлений, в которых он обвинялся, а сам в это время старательно подготовился к судебно-медицинской экспертизе. Китаец старательно и кропотливо изучал литературу по психиатрии и, как оказалось, не зря. Его признали душевнобольным.
После выписки из психиатрической больницы Храмов состоял под наблюдением у соответствующего врача-специалиста. Повторного осмотра экспертной врачебно-трудовой комиссией не проходил.
Несколькими годами позже Китаец получил вторую группу инвалидности по психическому заболеванию пожизненно. Одновременно вел довольно активный образ жизни: посещал казино, клубы и другие подобные заведения, имел широкий круг знакомых, тратил солидные деньги, источники которых находились под покровом тайны.
Однако, органы оставались бдительными по отношению к этой личности и однажды, во время драки в престижном кафе «Эвридика» задержали Храмова. При обыске при нем были обнаружены поддельные документы: паспорт и водительское удостоверение. По этому факту было возбуждено уголовное дело. Китайца направили на судебно-психиатрическую экспертизу, куда более серьезную, чем первая, пройденная им весьма удачно.
Этой комиссией Храмов был признан психически здоровым. Врачи установили, что, говоря о навязчивой идее преследования, он просто-напросто симулирует. Исход дела был для преступника печальным: его осудили за использование поддельных документов и приговорили к году лишения свободы. Когда срок истек, Китаец был, естественно, освобожден. От обвинения в хулиганстве и драке в общественном месте Храмов смог уйти, используя связи. В период следствия Владимир Николаевич содержался в тюрьме, где и был посвящен в «воры в законе» другими, находившимися там ворами. С этого, собственно, и началась серьезная криминальная карьера Китайца, хотя он и раньше делал деньги незаконными способами. Вооружившись кое-каким опытом, он организовал группировку и пустился на подвиги.
Храмов – одна из влиятельных фигур в большом бизнесе. Его профессиональные интересы весьма широки. По типу характера Владимир Николаевич амбициозный и волевой лидер. Он всегда мог ладить с представителями самых разных кланов. Всегда, но не в последнее время. Впрочем, подробности об этом факте Яне Милославской были уже достаточно хорошо известны из прежних рассказов Руденко.
Семен Семеныч излагал полученную информацию во всех подробностях, зная, что его подруга обладает не только магическим даром раскрытия тайн посредством гадания на картах, но и имеет отменное логическое мышление, которое всегда являлось залогом успеха в работе любых следователей. Она могла увидеть в его истории какую-то деталь, которая стала бы для них зацепкой.
– Кстати, – добавил Три Семерки, когда рассказ о Китайце был завершен, – помнишь труп, о котором сообщалось в теленовостях? Ты тогда еще интересовалась всеми подробностями дела.
– Да-да, помню, – торопливо спросила Яна, – и что из этого?
– Он входил в преступное объединение, с которым у компании Храмова сейчас серьезные разногласия.
Между какими-то отдельными элементами всего имеющегося в голове гадалки материала, наконец-то, устанавливалась связь. Только вся беда была в том, что исчезнувший пистолет никак не вписывался в эту картину. А он и был самым главным, ради чего вообще проводилось расследование. Яне вроде бы стало понятно, кому было выгодно убийство Ивушкина, телесообщение о котором породило в ее душе интуитивное предчувствие его значимости в деле Щербакова. Последнее видение, явившее гадалке великолепный «Опель-Фронтера, определенно имело связь с тем сюжетом. Тем не менее, ни в том, ни в другом нить, ведущая к находке пропавшего оружия, не просматривалась. В этом-то и заключалась проблема.
Руденко попросил Смолянинова сначала отвезти Милославскую, и «шестерка» уже колесила по Агафоновке, приближаясь к дому гадалки. Яна последние несколько минут молчала, интенсивно размышляя о путях дальнейшего расследования. Молчал и Руденко, думая о том же.
У экстрасенса после столь бурного дня ни на шутку разболелась голова. Казалось, огромный тяжелый молот периодически ударял в затылок; в висках пульсировало; в глазах стоял какой-то туман.
– Я, наверное, выйду здесь, – произнесла Милославская, выглядывая в окно, – до моего дома уже недалеко.
– Да я довезу, что вы?! – добродушно воскликнул Смолянинов.
– Нет-нет, спасибо, я просто хочу прогуляться, устала, голова трещит, – объяснила Яна.
Лейтенант остановил машину. Попрощавшись с мужчинами, гадалка вышла на улицу.
– Сема, – крикнула она на прощанье Руденко, когда «шестерка» уже тронулась с места, – завтра позвони, если что-то новенькое появится или какие-нибудь соображения возникнут. Хорошо?
Три Семерки одобрительно кивнул головой в ответ. До дома Милославской оставалось около двух кварталов, поэтому возможность развеяться на самом деле была. К вечеру стало прохладно. Это особенно остро ощущалось после долгой тряски в машине, после пребывания в душном кабинете подполковника ГИБДД и прочих прелестей жизни.
Посмотрев вслед отъезжающей машине Руденко, Яна побрела вдоль по улице. Дорога была вначале пологой, а потом круто забирала вверх, доходя почти до самой вершины холма. Милославская пересекла асфальтированную дорогу, по которой изредка пролетали автомобили и еще реже проезжали опустевшие к вечеру автобусы. Теперь улица представляла собой цепочку частных домов. Одни из них были получше, кирпичные, новенькие, не утратившие запаха стройматериалов, окруженные аккуратными, недавно поставленными заборами.
Некоторые дома были на этой улице настоящими старожилами, но хозяева обеспечивали им должный своевременный уход, ремонт и все такое прочее, поэтому выглядели они на все сто. С особенным удовольствием Яна всегда смотрела на два рядом стоящих деревянных дома, свежевыкрашенных яркой краской, с огромными мансардами и симпатичными флюгерками на крышах. Перед окнами обоих домов расстилались шикарные цветочные клумбы, полные царственных георгинов, роз, очаровательных и милых Анютиных глазок, ароматных пышных флоксов и других, не менее замечательных растений. По-видимому, хозяйки домов дружили, и вкусы их во многом совпадали.
Здесь гадалка брела неторопливым шагом, глубоко вдыхая божественные ароматы цветов. Она даже не пыталась скрыть своей симпатии к этим жилищам и на несколько минут приостановилась, чтобы получить полное эстетическое наслаждение. Домики напоминали гадалке сказочные теремки, к созданию которых приложил руку самый настоящий волшебник.
Приютились на этой же улице и старые, изрядно покосившиеся жилища, которые Милославская невольно называла про себя лачужками. Тропинка, бежавшая мимо них, сплошь заросла сорной травой, ставшей за лето такой высокой, что Яне пришлось приподнять подол юбки, иначе бы тонкие сухие соломины и колючки непременно захотели бы к нему прицепиться. Перепуганные кузнечики в невероятном испуге бросались в разные стороны, налетая по пути друг на друга. И только равнодушные к прогулкам посторонних сверчки по-прежнему увлеченно насвистывали свою переливчатую песню, хотя до наступления темноты
