– О, я никому не интересен! – жизнерадостно сообщил Фрейзе. – Раньше помогал на кухне в монастыре, теперь служу молодому господину. Денег всегда мало, всегда хочется есть, всегда радуюсь. Обо мне не тревожьтесь.
– Ты посещаешь церковь? – спросил отец.
– Да, конечно, отче, – подтвердил Фрейзе, почувствовав легкий укол стыда: ходил-то он туда регулярно, а вот слушал редко.
– Тогда ходи путями Господними, – посоветовал ему отец, – и помогай бедным, а не игрокам.
Ишрак округлила глаза, удивляясь, что отец видел, как они делали ставки в игре с шариком и стаканчиками.
– А они всегда здесь? – спросила она.
– Каждый день, и одному только Богу известно, сколько пикколи они собирают с глупцов и транжир, – ответил он. – Это – ловушка для простаков, и каждый день они уходят отсюда с набитым серебром кошелем. Больше не трать на них деньги. – Он улыбнулся и, подняв руку, благословил их обоих. – И передай своему хозяину, что я жду его завтра.
* * *Когда гондола с Ишрак и Фрейзе причалила у великолепного особняка, Изольда, брат Пьетро и Лука уже их дожидались. Изольда распаковала новую одежду, пережившую путешествие из Равенны, и тщательно обследовала все их новое жилище. Она увела Ишрак наверх, а Фрейзе в апартаментах мужчин сообщил Луке, что они отыскали отца Пьетро.
– Красивее дома я в жизни не видела, – призналась Изольда Ишрак. – Лукретили был величественный, а этот – красивый. Каждый уголок – словно картина. Тут есть внутренний двор с крытой галереей по всем четырем сторонам и чудесный сад. Когда станет теплее, мы сможем гулять по двору и сидеть в саду.
– Но мы ведь будем гулять по набережным и площади? И будем выезжать на гондоле? – спросила Ишрак.
Изольда чуть поморщилась.
– Оказывается, дамы в Венеции из дома мало выходят. Так сказала Мария, домоправительница. Нам придется оставаться дома. Раз в день можно ходить в церковь и, наверное, навещать друзей у них дома. Но в основном дамы сидят у себя. Или наносят визиты другим дамам.
– Я не могу сидеть взаперти! – запротестовала Ишрак.
– В Венеции так принято. Если мы хотим, чтобы нас считали сестрой преуспевающего молодого торговца и ее компаньонкой, придется вести себя именно так. Это же ненадолго – только до тех пор, пока Лука не найдет источник золотых монет и не отправит милорду доклад.
– Но на это могут уйти недели, если не месяцы, – ужаснулась Ишрак.
– Наверное, мы могли бы плавать по каналам на нашей гондоле, – предположила Изольда, – если опустим вуали или будем сидеть в каюте.
Ишрак недоумевающе посмотрела на нее.
– Мы в одном из богатейших и интереснейших городов всего христианского мира, и ты хочешь сказать, что нам не дозволено ходить пешком?
Изольда заметно смутилась.
– Тебе, наверное, можно ходить на рынок с Фрейзе или со старшей женщиной, – сказала она. – А мне нельзя. Мне даже не разрешили послушать лекцию, хотя она должна проходить в капелле при церкви.
– А что за лекция? – моментально заинтересовалась Ишрак.
– В церкви есть священник, который изучает все на свете. Он состоит при университете Венеции, а иногда ездит в Падую, чтобы там заниматься. Он читал лекцию после службы, и Лука задержался, чтобы его послушать. Лука говорил с ним насчет радужной мозаики в мавзолее Галлы Плацидии.
– А что в это время делала ты?
– Брат Пьетро сопроводил меня домой. Брат Пьетро считает, что женщинам ученье ни к чему.
Ишрак раздраженно дернула плечом.
– А Луку лекция впечатлила?
– О, да: он хочет еще раз пойти. Он хочет учиться, пока мы здесь. Тут во дворце дожей есть огромная библиотека, есть традиции исследований. Там собраны рукописи со всего света и работает печатная мастерская, где издают книги. Не расписывают от руки, не копируют пером и чернилами, а печатают сотнями на специальном станке.
– Станок, чтобы делать книги?
– Да. Он может мгновенно напечатать страницу.
– Но, надо полагать, ни тебе, ни мне лекции слушать нельзя? Или пойти посмотреть, как делают книги? Все это учение – только для мужчин? Хотя у арабов есть женщины-ученые и женщины-учителя?
Изольда кивнула.
– Брат Пьетро говорит, что у женщин головы слишком слабые для учения.
– Старый хрен, – пробормотала Ишрак себе под нос и направилась к лестнице.
Лука и брат Пьетро были в парадной столовой, окна которой выходили на Гранд-Канал. Лука закрыл жалюзи на больших окнах и чуть сдвинул одну планку, чтобы луч солнца падал на осколок стекла, который он прихватил в Равенне. Когда они вошли, Лука повернулся к ним.
– Я говорил с одним ученым в Сан-Марко, – сказал он Ишрак. – Он заявил, что, прежде чем задумываться о радуге, надо понять, как вообще видят.
Ишрак выжидающе посмотрела на него.
– По его словам, арабский философ Аль-Кинди считал, что люди видят потому, что из наших глаз выходят лучи, которые потом отскакивают от всего и возвращаются обратно в глаз.
– Аль-Кинди? – переспросила она.
– Ты о нем слышала?
– Когда училась в Испании, – объяснила она. – Он перевел Платона на арабский язык.
– Я смогу прочесть его труды?
Лука встал из-за стола и положил осколок стекла.
Она кивнула:
– Его наверняка переводили на латынь.
– Тебе надо удостовериться, что это – не еретические тексты, – напомнил ему брат Пьетро. – Раз уж они пришли от древних греков, которые не знали о Христе, и переданы мыслителем-неверным.
– Но все переводилось с греческого на арабский! – возмущенно воскликнул Лука. – Не на итальянский, не на французский, не на английский! И только сейчас все начали переводить на латынь.
Ишрак адресовала ему короткую самодовольную улыбку.
– Просто арабы изучали мир и занимались математикой и философией, когда итальянцы еще… – Тут она прервалась. – Я даже не знаю, чем они занимались, – призналась она. – А вообще была ли Италия?
– Когда именно? – спросила Изольда, выдвигая себе стул и садясь за стол.
– Примерно в девятисотом году после Рождества Христова, – ответила ей Ишрак.
– Тогда существовала Византийская империя и захваченные мусульманами земли. По-моему, Италии на самом деле не было.
Фрейзе помог принести еду с кухни, но стоило двери столовой закрыться, как он оставил притворство и сел со всеми за стол. Обведя взглядом сотрапезников, Изольда решила, что их легко принять за дружную счастливую семью. Симпатия, существующая между четырьмя молодыми людьми, была очевидна, а брат Пьетро был похож на несколько недовольного ими старшего брата.
– Они изобрели сыр горгонзола, – объявил Фрейзе, нарезая большой окорок и передавая сотрапезникам ломти.
– Что?
Лука подавился смехом и искренне изумился.
– Они изобрели сыр горгонзола в долине По, – повторил еще раз Фрейзе. – Не думаю, чтобы итальянцы в девятисотом году изучали смысл радуги. Они делали сыры. – Он повернулся к Луке. – Помнишь Джиорджио из нашего монастыря? Родом из долины По? Очень гордился их историей. Рассказал нам про сыр горгонзола. Сказал, что они его делают уже пятьсот лет. И очень даже хорошо. Наверное, полезнее, чем радуга.
Он положил себе пару толстых ломтей окорока, сел на место и начал мазать хлеб маслом.
– Ты просто источник бесконечных сюрпризов! – сказал ему Лука.
– Рад быть полезным, – самодовольно отозвался Фрейзе. – И это еще не
