– Может, расскажешь поподробнее, – неуверенно произнесла Яна, которой уже стало невмоготу разговор вокруг да около.
– Если хочешь, могу к тебе приехать, – предложил Руденко.
В его словах была уверенность и чувство собственной правоты.
– Приезжай, у меня тоже кое-что есть для тебя, – Милославская взглянула на часы, показывавшие почти полночь, и положила трубку.
Руденко, видимо, не терпелось похвастать перед Яной Борисовной своими успехами в расследовании этого дела. Не прошло и пятнадцати минут, как его старенький «жигуленок» остановился возле ее калитки.
Когда засуетилась Джемма, Яна погасила свет и выглянула в окно. В свете фонаря, среднего роста, коренастый, в куртке нараспашку лейтенант торопливо шагал по дорожке, ведущей к дому. В руке он сжимал какой-то сверток.
– Кофе будешь? – Яна встретила его на пороге и пригласила в дом.
– А как же, – удовлетворенно хмыкнул лейтенант и свободной рукой огладил свои пшеничные усы, – даже обязательно.
Они устроились в гостиной перед маленьким столиком, на который Яна поставила поднос с чашками. Некоторое время молча пили кофе. Милославская терпеливо ждала, пока Руденко не соизволит сказать, по какому такому значительному поводу он среди ночи беспокоит ее. Ей показалось, что есть в этом с его стороны какая-то неуверенность, которую лейтенант старательно хочет скрыть. Наконец он поставил чашку на стол и закурил. Яна курила уже давно, ей нравилась смесь табачного дыма с кофе.
– Вот так вот, Яна Борисовна, – Руденко похлопал по свертку, который лежал у него на коленях, – все сходится.
– Ты объяснишь, наконец, толком что произошло, – не выдержала Милославская, – или мы всю ночь будем говорить полунамеками? Что там у тебя?
– Скажу, скажу, – глубоко вздохнул и выдохнул Руденко, но сверток не развернул, – все по порядку.
– В общем так, – он одним махом опорожнил чашку, словно пил свой любимый портвейн, – нашли мы ее быстро. Ашотик подсуетился, дал мне людей. Там один домик есть заброшенный, уже пару лет никто не живет. Хозяйка умерла, а наследники никак не приедут, хотя все документы оформлены. Вот и стоит домишко без присмотра. Короче говоря, мы с него и начали.
– Похоже было на мое описание? – как бы между прочем поинтересовалась Милославская.
– Ну, как тебе сказать, Яна Борисовна, – замялся лейтенант, вспоминая, что когда он сказал Григоряну, что примерно они ищут, тот сразу же привел его к этому дому, – похоже… похоже. Есть, конечно, кое-какие неточности…
– Ладно, – усмехнувшись про себя, Яна махнула рукой, – давай дальше.
– Нашли ее в погребе, вызвали бригаду криминалистов – все как положено, – лейтенант заговорил сухим протокольным языком, – смерть наступила от пулевого ранения в голову. Там же нашли гильзу от пистолета Макарова, что подтвердило наше первоначальное предположение, что убили ее там же. По предварительным данным пролежала она там не меньше трех суток, хотя труп сохранился довольно хорошо – погреб, сама понимаешь… Дальше что, – Семен Семенович дернул себя за ус, – одета была в черную шубку, голубое платье, черные колготки и черные же сапоги, что совпадает с показаниями Гулько. Но самое интересное, – тон голоса Руденко постепенно повышался, – то, что обнаружили в ее сумочке. Кроме всякой прочей ерунды, разумеется, сама понимаешь. Вот, – он торжественно развернул сверток, вынул из него обыкновенную видеокассету и протянул Милославской, – у тебя ведь есть видак.
– И что на ней? – Милославская без особого интереса взяла кассету, но не торопилась вставлять ее в гнездо видеомагнитофона.
– Ты ставь, ставь, – закивал Руденко, – между прочим, это вещественное доказательство и должно сейчас находиться в сейфе за семью печатями, а я вот принес, чтобы ты тоже взглянула.
– Ты очень рискуешь, – с иронией произнесла Милославская, – так тебе никогда не стать не то что капитаном, а даже и старлеем.
– Не трогай больной вопрос. Включай, – не обиделся на нее Руденко, который давно уже засиделся в лейтенантах. На то были свои причины, о которых он не очень любил распространяться.
Яна возвратилась в кресло и развернулась лицом к экрану телевизора, на котором уже двигались первые кадры. Это была довольно качественная съемка, может быть, даже профессиональная, в этом Яна не слишком-то хорошо разбиралась, но само действие было явно не постановочным. Двое – крупный, слегка дрябловатый мужчина, на вид лет тридцати пяти, с мощной волосатой грудью и молодая симпатичная блондинка с тонкой талией и длиннющими ногами – лежали на широкой кровати, совершенно голые и не просто лежали, само собой, а еще и совершали различные приятные друг для друга телодвижения. Проще говоря, занимались любовью.
Посмотрев это занимательное зрелище пару минут, Милославская повернулась к лейтенанту.
– Долго еще?
– Минут двадцать, – Руденко не отрывал глаз от экрана телевизора.
Яна щелкнула пультом и изображение исчезло.
– Ну и что? – она положила пульт на стол и закурила.
– Как то есть что? – вытаращил на нее глаза лейтенант. – Это же Санталов и Парамонова.
– Разве это новость, – пожала плечами Милославская, – что Санталов пользовался ее услугами?
– Нет, – с горячностью возразил Три Семерки, – как же ты не понимаешь?! То, что Парамонова проститутка, и Санталов, вероятно, частенько проводил с ней время, это понятно. Но я ведь, кажется, сказал тебе, что кассету эту мы нашли в сумочке у Парамоновой. Зачем ей делать такие съемки? Это ведь доказывает, что она шантажировала Санталова, а может, кстати, и не его одного. Санталов не захотел ей платить, пригрозил ей, и она его за это убила. Все ведь ясно как божий день. Или ты так не думаешь?
Руденко уставился на Милославскую, ожидая подтверждения своей теории. Но она только слегка повела плечами.
– Это совершенно ничего не доказывает, Сеня, – мягко произнесла она, – а только ставит дополнительные вопросы.
– Какие еще вопросы? – горячности Руденко поубавилось.
– Ну, например, – Яна откинулась на спинку кресла и словно размышляла вслух, – зачем ей нужно было шантажировать Санталова, ведь она и так получала от него деньги? К тому же Настина мать сомневается, что она знала Санталова, как человека, причинившего ее родителям столько зла.
– Да мало ли что она говорит! – пренебрежительно махнул рукой Руденко.
– Настя, повторюсь, и так зарабатывала с помощью Санталова. Зачем ей так рисковать? Ведь шантаж – всегда риск…
– Чтобы получить еще больше, – уверенно заявил лейтенант.
– Хорошо, предположим, – согласилась Милославская, – но кому она могла показать эту кассету, в случае отказа Санталова платить?
– Жене, Оксане.
– И что бы та сделала, увидев кассету?
– Устроила бы Санталову скандал, ушла бы от него, – предположил Руденко.
– Насколько я понимаю, Сеня, – спокойно сказала Милославская, – жена Санталова материально полностью зависела от мужа, так что уйти от него было бы для нее равносильно уходу от богатой жизни к прозябанию. Я знаю таких женщин. Поверь мне, никуда бы она от него не делась, пока бы он сам ей не дал под зад коленом, если, конечно, у них не было брачного договора, составленного в ее пользу. Только не думаю, что такой жук, как Санталов, мог допустить это. Значит, вариант с женой отпадает. Юрий Николаевич, как я понимаю, не государственный служащий, поэтому его нельзя скомпрометировать и потерей служебного места. Вот если бы он баллотировался в Думу или на пост губернатора, тогда кассета для него могла бы означать крах всей его карьеры, а так… В общем, Семен Семенович, получается, что кассета эта для Насти Парамоновой в плане шантажа Санталова была совершенно бесполезной и на твоем месте я бы задумалась, как она вообще к ней попала? Еще бы я задала себе такой вопрос: кто убил Парамонову? Возможно, тот же, кто убил и Санталова, ранил его жену и Дмитрия Гулько. Ведь если следовать твоей теории, то Парамоновой не нужно было убивать его жену, а тем более Гулько, а тот кто
