прикончил Юрия Николаевича, собирался убить и остальных участников вечеринки. Мне кажется, что Настя просто оказалась невольной свидетельницей трагедии и ее решили убрать. Конечно, может быть, она была знакома с преступником или преступниками. Ведь убили-то ее в деревне, а туда нужно было еще доехать. Кстати, на ее теле не обнаружили следов насилия?
– Так, небольшие синяки на запятстьях, – со вздохом ответил Руденко.
– Вот видишь, выходит, что она сопротивлялась.
– Черт, Яна, – в сердцах произнес лейтенант, – какая же ты противная женщина – развалить такую стройную теорию.
– Я не противная, Сеня, – с улыбкой возразила ему Милославская, – я умная. Ты, кстати, тоже не дурак.
– Спасибо, – с сарказмом поблагодарил ее лейтенант.
– Не за что, Сеня. Просто ты почему-то вбил себе в голову, что Парамонова виновна в гибели Санталова и пытаешься подогнать факты под свою теорию.
– Да ничего я не пытаюсь, – огрызнулся Руденко, и тут же воскликнул: – Значит, это Оксана его укокошила, чтобы завладеть имуществом!
– Ага, – кивнула Яна, – а заодно выстрелила в себя.
– Она могла нанять кого-то, – не сдавался Три Семерки, – а киллер попал в нее случайно.
– Может быть, – устало протянула Милославская, – только киллеры, мне кажется, действуют более точно, а в нашем случае имеются двое раненых.
– Ну, – махнул рукой лейтенант, – киллеры сейчас разные бывают. Может, это был не профессионал. А может, – состроил он лукавую гримасу, слово его вдруг осенило и он милостиво решил поделиться своими предположениями с Яной, – Настя стала жертвой своего сообщника. Чего-то не поделили…
Не прекращая хитро смотреть на Яну, Три Семерки сделал характерный жест рукой, который означал, что он, Руденко, настолько сведущ и опытен в подобных делах, что таким салагам, как Настя и ее сообщник, его не провести. Милославская невольно улыбнулась такой упрямой наивности, отдавая отчет, что именно она составляет львиную долю обаяния лейтенанта.
– Это бы тебя очень порадовало, – с иронией ответила Яна, – твоя замечательная гипотеза подтвердилась бы на все сто. Кроме того, я частично могу разделить твои предположения.
– Все-таки? – ехидно ухмыльнулся Руденко. – Ты же против!
– Сеня, я не против и не за, – решительно возразила Милославская, – я просто хочу придерживаться фактов и не давать волю эмоциям.
– А я и не даю волю эмоциям, – насупился Руденко.
– Ну как же, – усмехнулась Яна, – ты стараешься подогнать реальность под свою метафизику, чтобы лишний раз почувствовать себя умным и сильным, – Яна шутливо подморгнула несколько оторопевшему от такой мягкой и одновременно едкой отповеди лейтенанту. – Если же отбросить всю эту шелуху, к которой я также отношу и свое упорное желание соглашаться с тобой…
– А! – воспрял духом Руденко. – Все-таки признаешь!
Он укоризненно качнул головой. Вернее, это его глаза смотрели с упреком на Яну, а движение головы всегда было одинаковым, по-медвежьи грустным и недоверчивым. Именно выражение глаз, всего его широкого скуластого лица придавало этому качанию, ставшему визитной карточкой лейтенанта, все время разное значение – в зависимости от ситуации.
– Я была у матери Насти, – быстро проговорила Яна, – и мое посещение может кое-что прояснить, если не запутать… – теперь настала Янина очередь таинственно взглядывать на Руденко, – Санталов кинул Настиных родителей с квартирой.
И Яна пересказала Три Семерки свой разговор с Парамоновой-старшей.
– Вы сообщили ей о Насте?
– Сообщили, – угрюмо кивнул Руденко.
Он сидел совсем не торжествующий, а тихий и задумчивый, как всегда медленно раскачивая головой из стороны в сторону, словно это мерное неспешное движение активизировало тайный источник его умственной силы. Почему-то в такие спокойные минуты Яне становилось жаль лейтенанта. Она пробовала разобраться в этом своем чувстве, возникающем спонтанно и порой вызывающем у нее неудобство и даже стыд, но не могла добраться до корней, сколько не старалась.
– Ну так, – поднял на Яну глаза Руденко, – все сходится. Остается только найти ее сообщника и хорошенько его допросить.
В этой реплике Яна различила покровительственно-садистские нотки, и чувство жалости к лейтенанту мигом улетучилось. Теперь перед ней снова сидел настырный, туповатый малый, который лишний раз убедился в своем мнимом превосходстве.
Яна неторопливо встала, подошла к телевизору, достала из гнезда кассету.
– Что ты собираешься делать? – иронично спросил Руденко.
– Немного помедитировать, – устало улыбнулась Яна, – ты не возражаешь? Что-то меня настораживает в связи с этой кассетой.
Руденко молча пожал плечами.
– Сварить тебе еще кофе? – предложила Яна, – будет чем заняться, пока я буду работать.
– Работать, – беззлобно передразнил Милославскую Три Семерки, – вон оно как серьезно!
Он рассмеялся. Смех его звучал вполне миролюбиво, дружески. Он не зубоскалил, а шутил, умиротворенный своей правотой.
– Да, Сеня, – критическим взором окинула его Яна, – это работа, самая настоящая.
– Да знаю-знаю я, – с досадой махнул рукой Три Семерки, – я ж шучу.
Яна сварила новую порцию кофе и пока лейтенант, покрякивая от удовольствия, поглощал его, устроилась немного поодаль с картами и кассетой. Две ее руки покоились – одна на кассете, другая на карте «Взгляд сквозь оболочку». Она прикрыла веки и мысленно сосредоточилась на кассете. Может, ей удастся увидеть людей, которые к ней прикасались. Может, доведется вызвать ужасную картину Настиной смерти и ей явится лицо убийцы…
И она увидела. Только не ожидаемую сцену, где преступник расправляется с жертвой, а кассету. Кассета лежала на столе, на белой скатерти, в пергаментного цвета обертке. Потом, подхваченная быстрой рукой, исчезла во мраке. И тут перед глазами Яны что-то блеснуло. Это были два маленьких озерца, солнечный луч скользил по ним. Нет, это не озерца. Что-то большое, темное выросло между ними, разделив их… Потом картинка словно отъехала и Яна мельком увидела лицо человека неопределенного возраста. Одутловатое, невыразительное, пустое. Озерцами оказались стекла очков, а выросшая между ними преграда – носом. Яна хотела «притормозить» видение, но оно погасло также внезапно, как и появилось.
– Ну как? – с беззаботностью необремененного контактом с высшими силами человека спросил Руденко, увидев, что Яна открыла глаза, – кофе у тебе отменный, – добавил он, чтобы придать ситуации здоровый посюсторонний колорит.
Мол, все эти чудеса только и имеют значение, если их можно использовать для разрешения нормальных бытовых проблем.
– Кассет – две, – выдохнула Яна, – у этой, – кивнула она на лежащую на столике кассету, – есть сестра-близнец.
– На кой черт? – приподнял брови удивленный Руденко, – копия что ли? – решил все же уточнить он.
– Да, копия.
– И где она и кому могла понадобиться?
– Не знаю. Я видела какого-то очкарика. Он имеет непосредственное отношение к той кассете.
– Сообщник, – резанул воздух ладонью Руденко, – как пить дать! Как он выглядел? – заинтересовался он.
– Хочешь фоторобот составить? – поддела его Яна.
– Фоторобот в твоей голове, – ободряюще улыбнулся Руденко, – мне нужно лишь перенести портрет на бумагу.
– Чтобы объявить всероссийский розыск? – Яна закурила, чувствуя гигантскую усталость – у нее
