– Ладно, разберемся, – Руденко шепнул что-то ребятам и сел за руль. – Так тебя подвезти?
Яна кивнула, но продолжала стоять на тротуаре, если так можно было назвать ту смесь грязного льда, щебенки, песка, колдобин и жалких остатков асфальтового покрытия, которая есть перманентный феномен нашего городского ландшафта.
– Ну так, поехали, – отпустил он своих людей, махнув рукой и нетерпеливо уставился на Яну.
Устроившись в «шестерке» рядом с Руденко, Яна погрузилась в свои мысли.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
– Опять медитируешь? – Руденко сделал ловкий маневр с разворотом и выехал на автостраду.
– Надо же! – качнула головой Яна. – Ты меня перещеголял!
– Ты ж сама о себе позаботиться не можешь, – с веселой укоризной сказал Руденко. – Я же тебе говорил, будь поосторожнее. Да разве ты меня, старика, послушаешь!
– Ну так ты видел? – с апломбом произнесла Яна. – Если бы ты не подоспел, я бы уже давно была в центре. Эту машину, ту, на которой я чуть было не уехала, я тоже «видела».
– Хочешь сказать, что тебя спасло твое видение? – недовольно хмыкнул лейтенант.
– Представь себе! – победоносно улыбнулась Яна. – Если бы ты не приехал, ничего бы со мной не случилось. И этот случай показал, что я способна, как ты выражаешься, о себе позаботиться!
– А если бы не сработало? – в глазах лейтенанта застыло упрямое недоверие. – Если бы этот гад замочил тебя?
– Ты говоришь о «видении», как о каком-то механизме, – поддела лейтенанта Яна. – Я ж тебе сказала, что в высших сферах проколов не бывает. Мне, кстати, удалось кое-что выведать… – она обратила на Руденко таинствнный взор.
– Я весь внимание, – скривил он рот в ехидной усмешечке, не собираясь уступать.
– Этот мужик знаком с некой Шевчук Аленой Петровной…
– И что? – туповато поглядел на Яну Руденко.
– Ты можешь дослушать? – ответила ему укоризненным взглядом Яна.
– Валяй, – вздохнул лейтенант, притормаживая на светофоре.
Он нервно барабанил пальцами по рулю. Ему, конечно, было любопытно послушать Яну, но в то же время он испытывал неудовольствие, не сознаваясь себе в том, что оно вызвано обычной завистью. Этой визионерше опять удалось узнать что-то такое, что ускользнуло от него. А тут еще неудача со слежкой!
– Эта Алена Петровна не числится среди работников мэрии, хотя я думала иначе, – озадаченно сказала Яна.
На губах Руденко появилась насмешливая улыбка.
– И как же ты думала? – снисходительным тоном спросил он.
– Странно, – пожала плечами Яна, – мне сказали, что она работает в жилищно-коммунальном отделе. А потом выяснилось, что она не входит в штат сотрудников.
– Да мало ли к кому она приходила, – Руденко тронул «жигуль» и вдруг резко затормозил – зазевавшаяся старуха метнулась под колеса. – Черт бы побрал этих бабок! – заорал он. – Все куда-то бегут! А потом жалуются, что их давят.
Яна прыснула со смеху, а Три Семерки сопроводил с комичной быстротой перебирающую ногами нарушительницу порядка убийственным взглядом.
– А прыти-то сколько! Нас переживет это хреново поколение! – со смесью восхищения и раздраженного презрения воскликнул он.
– Ты мне не можешь помочь? – спросила Яна.
– Что еще? – нахмурил лоб Руденко.
– Мне нужна информация об этой женщине.
– Как ты сказала, Шевчук?..
– …Алена Петровна, лет пятидесяти на вид. Узнай там по своим каналам – я в долгу не останусь, – с притворным надломом, придающим упрашивающему тону дополнительный уничижительно-слезливый аккорд, произнесла Яна.
– Мастерица ты комедии ломать, – неодобрительно покачал головой Руденко.
Его наполовину спрятанный под усами рот растянула невольная усмешка.
– Ладно, – согласился он, – сделаю что смогу. – Тем более, что ты точно в долгу не останешься. Было бы стыдно тебе в долгу оставаться, – намекающе ухмыльнулся он, – у тебя зарплата – не то что моя.
Он разразился душещипательным рассказом о собственной горькой жизни, упражняясь в словесной эквилибристике, стараясь пробудить в Яне жалость и сострадание. Вот только говорил он не жалобным тоном несчастного, задавленного жизнью создания, а уныло-назидательным, недовольным и мстительно- насмешливым тоном человека, который трубит о тяготах жизни, о промахах и обидах лишь для того, чтобы, неожиданно сбросив личину юродивого самоуничижения и озлобленности, вдруг гордо, не отказывая себе в шуточках и веселом балагурстве, заявить, что несмотря ни на что, такого как он больше не сыщешь, что по-своему он счастлив, что ему есть в чем позавидовать, что он заранее лучше всех, добрее всех, отзывчивее, чище, лучше, прекраснее. И что терпит он неудачу за неудачей лишь потому, что его наивная доброта, его миролюбивое смирение, приходящее часто в противоречие с алканием правды и справедливости, его мучительно прекрасное бескорыстие наталкиваются на вражду, кривду, мерзкие амбиции, агрессию, хитрость, подлость, извращенность других людей.
– Ты пытаешься оправдаться за то, что не смог поймать того парня? – проницательно спросила Милославская, чем вызвала бурю неудовольствия.
Руденко не любил быть разгаданным, но с другой стороны ему нравилось разговаривать с умным человеком, быть понятым до глубины, хотя это понимание почти всегда вызывало в нем неловкость и досаду, словно интуиция собеседника раздевала его донага. Вообще, лейтенант был ходячим клубком противоречий, смутно сознавая, что эта запутанная душевная жизнь как раз и составляет его достоинство, как уникальной, самоценной личности.
– Это не твоя вина, – продолжала Яна. – Он от нас не уйдет, – закончила она на мажорной ноте.
– Знаю, – нетерпеливо сказал Руденко, – только вот время…
Последовал горький вздох.
– А ты вообще-то как у мэрии оказалась?
– Черт за ногу дернул! – засмеялась Яна. – Видение, Сеня, видение…
– Хорошая отговорка! – усмехнулся Три Семерки.
– Это не отговорка, – Яна закурила, – это озарение. Мне явилась скульптурная композиция, вернее, некоторые из ее фрагментов. А потом я увидела эту лепнину над мэрией, гляжу что-то знакомое, сложила два и два, сопоставила недостающие части изображения с имевшимися в памяти и – о, чудо! – поняла, что разгадка недалеко.
– Завидую я тебе, – судорожно рассмеялся Руденко, – смотришь эти самые видения, будто киношку, а денежки идут.
– Что же ты тогда так за меня волнуешься, если, по-твоему, все так тихо-гладко? – с вызовом посмотрела на лейтенанта Яна.
– Ты бы мне о своих видениях докладывала, а сама дома бы сидела, – придумал Руденко.
– А ты бы на нехватку времени ссылался и вообще отмахивался от них, как черт от ладана, так? – с упреком сказала Яна.
– Ну уж не такой я невежа, каким ты меня представляешь! – набычился Три Семерки.
– Ты не невежа, ты – жалкий продукт атеистического и грубо материалистического воспитания эпохи строительства коммунизма, – ввинтила Яна.
– Эк загнула! – воскликнул Руденко, – ладно, оставим прения. У меня ведь для тебя сообщение есть.
– Что ж ты с него не начал?
– Начать-то можно так себе, а вот кончить… – пошловато пошутил Три Семерки.
– Слушаю, Сеня, – холодно одернула его Яна.
– Этого Икара доморощенного, ну, вылетевшего из окна в больнице, родственники опознали. Я у него дома с ребятами побывал. Нашли конвертик такой один маленький, интересненький, а там зелень все,
