сидел за рулем, вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер и сунул телефон ей в руки. «Скажи Милославской, чтобы приехала к тебе, срочно. Сделаешь, останешся в живых», – сказал он.
– Мне же выстрелили в голову, – удивленно сказала Милославская. – Почему у меня нет никакой раны? У меня что, голова железная?
Яна снова потрогала шишку, к которой приложила компресс.
– Я все видела, – подтерев платком картофелеобразный нос, сказала Панина, – вас собака дернула в сторону за поводок, вы упали и ударились головой. А этот высокий, который стрелял, сказал: «Готова», вытолкал меня из машины и они уехали. Я хотела вам помочь, – она снова начала всхлипывать, – а собака не пускает.
– Значит, – Яна погладила Джемму по голове, – своим спасением я обязана тебе. Эти двое, – она повернулась к Паниной, – ничем вам не запомнились?
– Нет, – покачала она головой, сморщив и без того морщинистое лицо.
– Только не нужно плакать, – остановила ее Милославская.
Она сняла трубку и, немного подумав, набрала номер домашнего телефона Руденко.
– Да, – отозвался Три Семерки после восьмого длинного гудка, – какого черта?
– Сеня, это я, – Милославская в двух словах рассказала о ночном покушении.
– Вот сволочи, – буркнул в трубку лейтенант, – сейчас буду. Панину никуда не отпускай.
– Не думаю, что она сейчас способна куда-то добраться самостоятельно.
Посиделки с Руденко закончились очень поздно. Лейтенант отвез Панину домой и Яна, оставшись одна, попробовала настроиться на беспечный лад и заснуть. Только у нее ничего не вышло – во-первых, болела голова, а во-вторых, она была слишком возбуждена, чтобы бездумно улечься и уснуть. Она сварила кофе, полистала журнал, выкурила сигарету. Пыталась сосредоточиться на мелких приятных делах, но мысль ее все время возвращалась к инциденту. Она настроилась на то, что убийца – один. А теперь выходило, что их минимум двое. И они охотятся за ней. Как только она сформулировала эту мысль, ее душа наполнилась смесью радости и тревоги. Тревога питала радость, а радость – тревогу. Это новое для нее, так сказать, двуглавое чувство не давало ей покоя. Ей хотелось то смеяться, то выть. Кофе, очевидно, только способствовал росту этой душевной смуты. Яна даже стала задаваться вопросом – не сошла ли она с ума?
Она ощущала странную щекотку на переносице. Это ощущение всегда возникало у нее, когда она находилась в какой-нибудь одновременно смешной и проблемной ситуации. Все началось еще с детства. Она помнила эту щекотку и как та внезапно посещала ее, когда Яна, например, пряталась за диваном, а бабушка долго не могла обнаружить ее. Ее распирало от желания окликнуть бабушку и в то же время она стремилась сохранить свое инкогнито. Борьба чувств вызывала щекотку, и тогда Яна морщила нос и ей казалось, что еще секунда и она рухнет в истерику – расплачется и рассмеется одновременно.
И вот сейчас, когда на ее жизнь покушались, когда она чувствовала веселый азарт, некое лихачество и страх, щекотка снова вернулась. Она старалась смахнуть щекочущую паутину двусмысленности, но сколько бы она не жмурилась и не морщилась, тонкие пушистые нити оплетали ее переносицу, ее взбаламученное сознание.
Наконец, шмыгнув несколько раз носом, Яна отогнала щекотку и, чтобы совсем успокоиться, решила поупражняться с картами. Ее распирало от желания знать, что с ней произойдет в недалеком будущем. Но как только Яна положила ладонь на карту «Взгляд в будущее», ее охватила неумолимая сонливость. Она смежила веки, и тут же попала в какой-то мчащийся поток. Ей казалось, что она несется на колеснице, глаза слепило от яркого сияния солнца где-то впереди, в волосах гудел ветер, в ногах и руках была такая легкость, что Яна с трудом удерживала себя, чтобы не выпрыгнуть, не взлететь… Голова ее свесилась, она не видела больше ничего, кроме мелькающих спиц. Они звенели, срываясь с оси и падая, их тонкий звон наполнил Янины уши переливами металлофона.
И тут вдруг пространство сомкнулось в узкий, изломанный коридор, струящийся бесконечным лабиринтом. Ощущение полета исчезло, увязло в новом чувстве – смутном беспокойстве и непреодолимой тяжести в груди. Сердце стопудовым маятником качалось где-то в гортани, виски горели, изо рта со свистом вырывался жаркий воздух… Страх подгонял Яну. Она бежала, преодолевая усталость и страх. Ужас гнал ее и она мчалась по темному лабиринту, слепо тычась в какие-то игрушечные, словно нарисованные двери, которые не вели никуда, будучи частью стены, и потешались над Яниным отчаянием. Вдруг коридор раздвоился и Яна повернула направо. Она жадно искала выхода, готова была ударяться головой, скрябать ногтями, бить ногами по ребрам этого сумрачного коридора.
Она добежала до сплошной стены – тупик. Страстный, надрывный крик застыл на губах. «Кто-нибу-у-у- дь!..» – задрожал в утробе вопль отчаяния. Она принялась корябать стену, скрести, грызть выступ сырого кирпича… Она слышала тяжелые шаги, которые стремительно приближались. И тогда, изнемогшая и вконец потерявшая надежду, она ринулась назад, навстречу этим грозным шагам. К ее удивлению она никого не встретила и, вернувшись к развилке, побежала в левый отсек. Она неслась как угорелая, загребая ногами гнилостный воздух старого помещения, выплескиваясь из одного закоулка в другой, боясь, что в конце ее ждет еще один тупик.
И снова шаги, но уже не такие тяжелые… Вкрадчивые, ватные и потому, – знала она, еще более опасные. Грянул выстрел, с противным едким свистом вонзаясь в стену, еще один… Где-то совсем рядом. Быстрый, опаляющий лицо выкрик, молнией пронзает гулкое пространство, как обручем схваченное двумя бесконечными параллельными стенами. Поворот, тычок в обитую железом дверь. Рывок – и она распахивается в тусклую пробоину дня. Яна видит крыши невысоких строений, не оглядываясь, бросается вперед, скользит, катится кубарем, падает на кучу песка. Он влажный, холодный, плотный. Яна вскакивает, и, отбросив какую-то ветхую калитку, выбегает в узкий, как ствол пистолета, проулок. Протискивается меж двумя почти смыкающимися вверху стенами, которые ее выталкивают, как пробку из бутылки, на хлюпающую ленивой капелью, захолустную улицу.
Яна изнемогает от усталости, она поворачивает налево, и, по-прежнему чувствуя угрозу, бежит. Мимо проносится цвета мокрого асфальта «девятка» – она хорошо разглядела марку автомобиля. Странно, словно она раздвоилась и в то время, как одна Яна спасается бегством от неведомого врага и преследователя, другая холодно и спокойно констатирует происходящее. Вот, например, эта машина… Небольшая вмятина возле правой фары, тонированные стекла, заляпанный грязью номер. Машина на самом деле стоит на месте, это Яна мчится, зная, что спасти ее могут только быстрые ноги. А вот прямо над ней полуразрушенный балкон, того гляди свалится… На каменных перилах посверкивают сизые лохмотья снега. Кривая рама вся в трещинах, краска облупилась… Сплошное запустение.
Яна слышит тяжелый грохот, но оглянуться не решается. Вперед, вперед, главное – темп. Еще быстрее… Покореженный асфальт уходит из-под ног. «Лю-у-у-ди!» Где же та Яна, хладнокровная, молчаливая, неподвижная? Вот ее лицо, маячит над крышами домов… Недосягаемая, как луна. «Лю-у-у-у- ди!»
И тут вдруг чей-то темный силуэт загораживает окно. Яна почему-то сидит. От испуга она шарахается, падает на спинку сиденья и замирает. Силуэт сгибается и перед ней вырастает круглое и потное лицо… Руденко. «Он-то здесь откуда?» – усмехается она. Страх сменяется безудержным хохотом. Нет, она молчит, просто ее нутро хохочет – безмолвно, судорожно, точно у нее в животе безостановочно пульсирует сгусток смеха. Лицо Руденко расплывается перед ней, становится похожим на мутное озерцо. Только усы с отчаянным рвением скрябают стекло, отделяющее ее от лейтенанта. Яна смеется, Руденко говорит, говорит, говорит… И тут вдруг все рушится в серый болотный туман…
Яна вздрогнула, широко распахнула глаза. Сердце бешено колотилось, сдавленное как клещами грудной клеткой. Это был сон? Джемма подняла на Яну беспокойный взгляд.
«Надо же!» Яна поднялась, подошла к окну, отодвинула шторы. На улице светало. Сколько же она была в забытьи? Пощупала голову. «Может, у меня жар?» Она добралась до кувшина с водой, тяжело переступая по ворсистому ковру. Опустилась в кресло. Джемма простерлась у ее ног.
«Та дверь… – Яна зашевелила бледными губами – на ней была какая-то красная пометка. Я это хорошо помню. Старая, покосившаясь, тяжелая дверь… С красной отметиной…»
Вдруг нестерпимо захотелось есть. Поднявшись, она прошла на кухню и сделала несколько бутербродов. Немного подкрепившись, поняла, что должна еще немного поспать, чтобы восстановить силы и успокоить нервную систему.
