– И что же?
– Мне известно, – тихим голосом сказала Милославская, – что около двух недель назад, может быть, немного раньше, вы снимали развлечения одного господина с женщиной легкого поведения, проще говоря, проституткой. Снимали тайно, но, впрочем, это сейчас неважно. Помолчите, – жестом руки она остановила собиравшегося ей возразить очкарика. – Вы передали эту кассету в ресторане «Золотое плато» жене этого господина. – Помните? – она вперила испытующий взгляд в очкарика, которого ее вопрос поверг в явное замешательство.
– Нет, – без должной уверенности ответил он, отводя взгляд в сторону.
– Кассет было две. Хотите, я расскажу, что случилось с женщиной, которая заказала вам эту работенку?
Очкарик вздохнул, демонстрируя, что терпение его тает с каждой секундой и, овладев к этому времени собой, бросил на Яну ироничный взгляд.
– Ее тяжело ранили. Да вам, наверное, это известно, – она не отрывала от очкарика своих черных глаз, – а ее мужа убили. Кроме того, погибла девушка, зафиксированная на пленке.
– Послушайте, – со скрытым раздражением ответил Радзиевский, – мало ли что с кем случается. Я-то здесь при чем?
– Значит, вы не отрицаете, что выполняли заказ Санталовой? Помните ее?
– Вы думаете, я помню всех, кто ко мне обращается? – ухмыльнулся Радзиевский. – И вообще, кто дал вам право расспрашивать меня? Вы из милиции? Тогда покажите удостоверение.
– Я не из милиции, но сотрудничаю с органами, – спокойно ответила Яна, предполагая такую реакцию. – Вы передали кассету Санталовой Оксане в ресторане «Золотое плато». Вас видела официантка, она вспомнила вас, – добавила Яна.
– А что, если я вам скажу, что не знаю никакую Санталову и что никогда не был в этом ресторане? – изобразил на своих губах гаденькую улыбочку Радзиевский.
– У меня есть свидетель, – усмехнулась Яна, – та самая официантка. И потом, я насквозь вас вижу. Я, видите ли, немножечко экстрасенс, но даже и экстрасенсом не надо быть, чтобы понять, что вы лжете.
– Уважаемая, – с презрительной ухмылочкой сказал Радзиевский, – мне работать надо. Вы, как я понял, не будете делать заказ…
Его маленькие серенькие глазки насмешливо скользнули по Яне, а потом вновь уперлись в стену.
– Вы выполняете щекотливые поручения. Это понятно – кому не хочется подзаработать, пусть и подлым путем…
– Только не надо мне читать мораль! – скривился очкарик, – до свидания.
Он хотел было вернуться в комнату, но Яна преградила ему дорогу.
– Вы сделали копию с этой кассеты. Она оказалась в сумке убитой проститутки, подруги Санталова. Почему вы сделали две копии? Хотели пошантажировать? Но как, спрашиваю я себя, эта копия оказалась в сумки убитой девушки? Кто заказал вам сделать съемку?
– Санталова, – хмыкнул очкарик, – ну снял я ее муженька и ладно. Остальное – не мое дело.
– Итак, вы признались, что Оксана обращалась к вам…
– И что?
– Кому понадобилась копия? – не отставала Яна.
– Может, она и сделала, я почем знаю? – судорожно рассмеялся Радзиевский, обнажив мелкие желтоватые зубы.
– И подбросила в сумку убитой проститутки? – не унималась Яна.
– Дайте мне пройти, не ставьте себя в смешное положение, – раздраженно выкрикнул очкарик, потерявший все-таки терпение, – у каждого работа, и не надо лирики!
– Что ж, – Яна сделала вид, что смирилась, – тогда будете давать показания в отделе.
– Если потребуется, дам, – Радзиевский отстранил Яну и вошел в комнату.
Некоторое время Яна стояла в холле, озадаченная и разочарованная. Хотя, с другой стороны, у нее был повод испытывать что-то похожее на то чувство, которое испытывает охотник, который упустил зверя, но вычислил, где его логово. Радзиевский что-то скрывает – в этом она не сомневалась. Не исключено, что он был заодно с тем парнем, что выбросился из окна. Но как ей разговорить его? Деньги – она уже поняла это – тут не помогут. И все-таки она могла себя поздравить. Этот очкарик был той ниточкой, которая приведет ее к разгадке. Нет, здесь не простой шантаж… Здесь более крупная игра – это Яна чувствовала глубоко в своей душе.
Решение пришло к ней через несколько минут. Она подождет очкарика на улице, вернее, где-нибудь в кафе или баре. Потом проследит за ним, узнает, где он живет. Возможно, встревоженный ее появлением, он захочет встретиться с кем-то из своих приятелей.
На улице ее ждала преданная Джемма. Яна взяла поводок и направилась в сторону небольшого кафе, похожего своим запыленным фасадом больше на дешевую забегаловку. Это была обыкновенная распивочная. У прилавка толпились мужики, другие, рассевшись за белыми пластиковыми столами, поглощали пиво. Двое парней с видом опустившихся забулдыг употребляли водку, запивая ее пивом из пластиковых стаканов. Их отечные помятые физиономии говорили о реках спиртного, о страшном запое, о тяжелых приступах утренней абстиненции. Засаленные куртки, неухоженные волосы, пустые глаза. К ним подсел только что отоварившийся толстяк, судя по всему, их приятель. Он имел более благообразную наружность, но и его лицо хранило неизгладимую печать, отметину перманентного пьянства.
Когда толстяк водрузил на стол полный стакан водки и пластиковую тарелочку с селедочным бутербродом, глаза парня, сидящего спиной к окну, заблестели. Он явно надеялся, что толстяк с ним поделится. Тот в самом деле плеснул в пустой пластиковый стакан парня граммов пятьдесят. И полилась пьяная сентиментальная беседа. Яна поморщилась. В кафе пахло пивом, соленой рыбой и перегаром. Не то что пахло, шибало в нос. Яна взяла стакан пива и присела к столу, за которым сидела забавная алкоголическая парочка: пожилые мужчина и женщина. У него было хмурое, искаженное презрительной гримасой лицо морского волка, дамочка была ярко накрашена. Яна вспомнила кричащие панно Тулуз- Лотрека. Мужчина и женщина с любопытством покосились на Яну – она не производила впечатление завсегдатая подобных заведений.
Джемма скучала на улице. Яна посмотрела на часы: кто его знает, когда закончится трудовой день Радзиевского. В кафе она провела около часа. Потом, не в силах больше находится в этой клоаке, вышла на свежий воздух и принялась мерить шагами унылый тротуар. Минут через тридцать она присела на лавочку в больничном сквере. Джемма следовала за хозяйкой, словно тень. Яна обозревала пустынную, производящую жалкое впечатление аллейку парка. Ветер протяжно завывал в голых кронах деревьев, зябнущие птицы скакали по земле, по веткам, доверчиво приближались к скамейке, на которой сидела Яна. Джемма у ее ног превратилась в изваяние.
Яна достала из кармана колоду карт. Она хотела заглянуть в прошлое. Выбрав соответствующую карту, она накрыла ее ладонью, не надеясь, что ей повезет. Ветви над головой исходили в долгом стоне, птичий речитатив дробил холодный сизый воздух, в нем, этом речитативе, была какая-то бессмысленная торопливость, что-то завораживающе механическое, также, впрочем, как и в скакании пернатых. Яна прикрыла веки, стремясь абстрагироваться от этого невзрачного пейзажа. Сначала ее зрачки растворились во тьме, как это не раз бывало, потом перед ней возникли бледно-желтые круги, напоминавшие паутину – они переплетались, наслаивались друг на друга, вытягивались, пульсировали. Вскоре желтая сеть начала ползти к полюсам, обнажая сероватую круглую поверхность.
И тут, как на экране телевизора, появилась комната, дешевые бледные обои в розовый цветочек, диван с полированной спинкой, письменный стол, детская кроватка… Яна услышала странное жужжание, словно работал какой-то бытовой прибор. На диване сидела одетая в синий с красным рисунком халат молодая женщина с печальным, некрасивым лицом и короткими темными волосами. Ее тонкие губы шевелились, но звука голоса Яна не слышала, словно в немом кино. Голова незнакомки была наклонена, взгляд – обращен вниз.
Яна силилась опустить глаза. Ей это удалось. Рука женщины лежала на затылке мальчика. Он сидел на полу, у ее ног, недовольно глядя на нее и капризно поджав губы. У мальчика были темные глаза-вишни, чуть более светлые брови, очаровательный носик и круглые щечки.
Тут в комнату вошел высокий угловатый подросток. Жесткие русые пряди и дерзкий взгляд, который он
