— Какие занимательные разговоры за столом, да при девице в плате, несозревшей, охальники, — ехидно заявила я, уже догадавшись, что хоть и делятся мои собеседники интересным, да не просто так, а с дальним умыслом отвратить меня от князя.
Однако усовестить соклановцев не вышло — тотчас лисички нам принесли жаркое из баранины с тыквой, с гречкой, протомившееся в печи с лучком, морковочкой, приправленное укропчиком, исходящее соками и умопомрачительным запахом. К жаркому подали ендовы с пивом и квасом и два огромных каравая белого хлеба. И пожелали: «Кушайте на здоровье».
— Эх, жизнь хороша, когда каша сытна да ароматна! — выдохнул довольный Вит.
Я с ним была полностью согласна и принялась работать ложкой и зубами. К слову сказать, мои сотрапезники заметно подобрели, расслабились, нахваливали столичную стряпню, хозяина постоялого двора и на меня более не косились. И на том спасибо.
Насытившись, я неожиданно обратила внимание на занятную парочку, что среди прочих пришла в трактир: необычайно крупного, плечистого мужчину с женщиной ростом чуть выше моего. Сразу видно: нездешние — оба в черных плащах, наглухо скрывающих их лица и фигуры. Гости эти западные — наверное — перебросились парой слов с хозяином, и хоть разместились неподалеку от нас, но толком рассмотреть их лица у меня никак не получалось. Тем более за столом они, что очень странно, капюшоны не сняли.
На заедки проказницы-лисы принесли нам блины с топленым маслицем и медком. И пока я лакомилась, поймала себя на том, что мои уши, словно сами по себе, поворачиваются в сторону иноземцев, которые в ожидании пищи склонились друг к другу и о чем-то жарко спорят. Женщина, иногда не сдерживаясь, приглушенно шипела подобно разъяренной кошке, царапая коготками стол. Жаль, слов не разобрать, даже голос исказился. А вот мужчина молчал, но молчал так значительно и выглядел при этом столь грозно, что мне даже на расстоянии стало не по себе.
Не знаю почему, ведь в трапезной собралось множество разного народа, но я не могла глаз оторвать от этой приметной парочки, наверняка что-то еще скрывающей, помимо своих лиц. Особенно волновал мужчина — слишком значительный, слишком могучий, даже будучи скрытым плащом, слишком загадочный.
Руки таинственного незнакомца лежали на столе — большие, сильные, загорелые. Неужели южным ветром его занесло сюда? Он лениво постукивал по столу длинными сильными пальцами. Кажется, ему привычней решать чью-то судьбу, нежели подчиняться. Уж больно размеренно и неспешно пальцы ходили по столу. Эх, жаль ушей не видно, и оттого вдвойне любопытство разбирает: кто же этот огромный оборотень? Я жадно, глубоко потянула носом, настраиваясь именно на него. Знахарский дар помог отсечь посторонние запахи, нацеливаясь на один-единственный — мужчины в плаще.
Оп, в носу засвербело — я вычленила его запах! А у самой внутри все сжалось, затем ухнуло вниз, волосы на затылке дыбом встали, но их хотя бы не видно, а уши прижались к голове, выдавая волнение, — это кот, причем из крупных! Я чуть было руками под плат не полезла — так кожа зудеть начала.
Запах кота-незнакомца чудил с моим обонянием, проникая в каждый уголок рассудка, поощряя любопытство моего каракала, подавляя и завораживая непомерно сильной мужской сутью, смешанной с солнцем, горячим песком, острой горчинкой и ароматом сорванной аррайи — цветка, завезенного к нам с юга. Растет он только в доме, в тепле, не переносит холодов. Еще на редкость ядовитый, зато несколько пылинок убивают паразитов. Запах у аррайи приглушенный, раскрывающийся постепенно, свежий и терпкий, согревающий нос изнутри.
Потерявшись в этом аромате, прикрыв глаза, я глубоко вдыхала, не в силах надышаться, а потом случился настоящий всполох моих чувств. Впервые в жизни!
— Я все сказал! И своего мнения не изменю! — прорычал обладатель обжигающе-трепетного запаха, впервые за все это время открыв рот и тем самым осадив расходившуюся собеседницу.
Я задрожала. Его хрипловатый глубокий голос, исторгнутый широкой мощной грудью, горячей волной прошелся по моей коже. Зажмурившись и опустив голову, я попыталась понять, отчего чувствую себя подобно горячему воску: плавлюсь… того и гляди, лужей растекусь по столу при всем честном народе. А я ведь княжеская невеста! Самая-самая… вроде как…
— …Еще бают, что авертовские дюже недовольны чересчур пронырливым леопардом. Свободу отдавать в чужие лапы тоже никто не хочет. Вот и зреет бунт, и недолго княжество, говорят, продержится. И наемники после войны слишком много с князя денег трясут, вот он их потихоньку и разгоняет: кого дуриком отлучает, а кого и на плаху… — донесся до меня, как через толщу воды, голос Вита.
— Лу Савери, ты чего такая испуганная и взъерошенная сидишь? — На плечо мне легла ладонь охранника.
Наконец я вырвалась из сладкого плена запаха и голоса незнакомца. Тряхнув головой, рассеянно поправила плат и, заставляя себя не оборачиваться на ссорившихся кошек, пробурчала:
— Вы тут страсти-мордасти рассказываете, а еще хотите, чтобы я спокойно сидела?
— А иди-ка ты, лу Савери, спать. Завтра день тяжелый, нужно исхитриться да так отказать Валиану, чтобы зла на тебя не держал. А мы тебя как сахарную в клан вернем, со всем почтением.
Я уставилась на проныру Вита, но решила не гоношиться. Время покажет, кто прав, а кто виноват. Может, и вправду князь наш похуже участи вековухи придется. И думай потом: то ли в Волчий клык возвращаться несолоно хлебавши, то ли…
Нет, о том я пока не готова и помыслить, сперва надо на смотринах побывать, а вдруг все, что ни болтают горожане, — пустое. И стану я счастливой, любимой, главной княжеской женой.
Глава 10
— Ч-ч-т-то нам подсунули, а? — шепелявила я, не в силах управлять собственным языком.
— А чего? Чудная настоечка! — пьяненько хихикнула Марийка, хватаясь за бортик кибитки, а ведь налили-то ей всего полшкалика.
— На сосновых шишках и пихтовых почках настоянная да медком сдобренная, — довольно скалилась Глаша, заваливаясь
