Высоченный друсниец вылез через люк, окинул его презрительным взглядом с ног до головы.
— Соберись, мужик! Что с тобой такое?
Набор лишь головой покачал и тут же получил звонкую оплеуху.
— Возьми себя в руки! — ругался Коля.
Вместо ответа Набор крепко сжал свою обезьянку. Габотт словно окоченел. Шерстка заскорузла. Он тоже совсем замерз. Лоцман погладил зверька по спинке.
— Все будет хорошо. Чудовище ушло. Здесь, в поднебесном корабле, мы в безопасности. Оно ничего не сможет нам сделать.
— Эй, ты со мной должен разговаривать, а не со своей чертовой обезьяной! — заорал Коля.
— Там было что-то, за окном… — запинаясь, начал Набор. — Дух с когтистыми лапами. Крадущий жизни. Оборотень или нежить. Дух бури… Он пытался проникнуть в корабль.
Воин с покрытым шрамами лицом опустился рядом с ним на колени, серьезно посмотрел на него.
— Судя по твоему виду, ты действительно видел духа. Ты белее нового снега, — он нахмурил шрамы, заменявшие ему брови. Затем протянул руку к обезьяне. — Обезьянка сдохла.
Набор покачал головой.
— Не может быть. Эта штука не проникла за стекло. Оно не коснулось нас. С ним все в порядке.
— Он обосрал тебе жилет, когда кончался. Ты что, не заметил?
— С ним все в порядке! — возмущенно повторил Набор.
Коля схватил обезьянку и потянул к себе.
— Да ты посмотри на него! Он же окоченел. Приди в себя, проклятье!
Глаза Габотта были покрыты изморозью. Набор всхлипнул, не в силах сдержать слез. Семь лет сопровождала его обезьянка во время путешествий по небесам Нангога. Габотт делил с ним долгие часы одиночества в стеклянной лоцманской кабинке под корпусом корабля. Как же он мог умереть? Может быть, от страха у малыша разорвалось сердце?
И тут Набор вспомнил о тени когтистой лапы. Она упала на обезьянку. Неужели этого оказалось довольно, чтобы отнять жизнь Габотта? А если бы обезьянка не сидела у него на груди, тень коснулась бы его сердца, и что — тогда он лежал бы бездыханный в кабинке лоцмана?
— Буря стихает, — негромко произнес Коля.
И это было правдой. Жуткое завывание ветра в такелаже смолкло.
— Духи уходят, — Набор забрал у друснийца обезьянку и прижал ее к груди. — Сегодня они ушли. Но они вернутся. Мы залетели слишком далеко на север. Эти небеса не созданы для людей. Нужно поворачивать.
Коля вздохнул.
— Барнаба и слушать не станет.
Вану
Барнаба стоял, скрестив руки на груди. Несмотря на длинную шубу, в которую он все время кутался, небесный холод пробирал его до костей. Поднебесный корабль превратился в летучий ледяной дворец. Хрупким инеем были затянуты палуба и релинг, канаты и даже сами щупальца собирателя облаков, обнимавшие корабль. С такелажа свисали сотни сосулек. Стоило ветру посвежеть, как прогулка по палубе внутрь корабля превращалась в рискованное мероприятие. В любой момент могли отвалиться сосульки и, рухнув вертикально вниз, пронзить небесного корабельщика, словно копье.
Поначалу они еще боролись с сосульками. Барнаба гонял команду по такелажу, заставляя сбивать их. Но после того, как трое разбились насмерть, он тоже сдался. Однако по его распоряжению теперь всякого, кому нужно было пересечь палубу, сопровождал щитоносец. Его щитоносцем был мрачный друсниец Коля. Казалось, ему холод нипочем. Он любил рассказывать о зимах у себя на родине и о том, что там в одну ночь может выпасть столько снега, что нельзя будет открыть дверь дома, и придется лезть через дымоход в крыше, чтобы выбраться наружу. Барнаба не был уверен в том, правда ли это. Священнослужитель чувствовал, что однорукий воин что-то скрывает от него. Но Барнаба верил в защиту Зеленых духов, богини и собирателя облаков, который принес их так далеко на север, несмотря на то что сам не любил холод и ледяные ветра.
Священнослужитель смотрел на горизонт. Скоро снова опустятся сумерки. Дни здесь, на севере, были слишком коротки. Где-то к северу отсюда находилась пропасть, где он найдет лед мечты. Он изменит весь мир. Нельзя сейчас сдаваться. Это путешествие нужно проделать лишь один-единственный раз! Собрать пару сотен кристаллов, и с их помощью можно будет превратить Нангог в настоящий рай. Люди и создания великанши смогут жить бок о бок, в мире и согласии. А девантары и их приспешники, бессмертные, будут навеки изгнаны отсюда.
Он с тоской вспомнил об Икушке. Он обрел свой рай и принял случившееся с ним счастье за обыкновенный сон. На глазах выступили жгучие слезы при мысли о прекрасной ксане и о том, как ее убили ищейки бессмертного Аарона. За то, чтобы увидеть, как он падет, Барнаба готов был заплатить любую цену.
Слезы замерзали в бороде, а от дыхания густые волосы покрывались белыми кристалликами льда. Вот только не время сейчас плакать над старыми ранами! Нужно двигаться дальше. А для этого ему нужен лоцман, стоящий там, впереди, и оглядывающий заснеженную землю под ними. Барнаба относился к старику с недоверием. Набор отказывался спускаться в стеклянную кабинку под корпусом корабля, и все из-за мертвой обезьянки, замерзшей на руках у хозяина. Не думал он, что лоцман окажется таким суеверным! Хоть Набор был довольно своевольным, однако прежде вел себя довольно разумно. Позволил уговорить себя и взялся управлять чужим поднебесным кораблем, и хоть и ворчал, но все же доставил их на крайний север в целости и сохранности. Набор знал об уникальности этого путешествия и, конечно же, тоже втайне мечтал прославиться после завершения предприятия.
Барнаба встал рядом с лоцманом, неподвижно застывшим на носу со скрещенными на груди руками. Стоящий рядом Коля заслонил его тяжелым, окованным броней щитом от сосулек, падавших с такелажа. Священнослужитель молча глядел за релинг. Под ними по небу бежали маленькие облачка, похожие на барашков, а ниже простиралась усыпанная снегом равнина. Далеко на востоке показалось серое море. Солнце еще висело на пядь выше горизонта. Слишком быстро, и вскоре снова начнется одна из бесконечных северных ночей.
— Когда мы прибудем в Вану?
— Вскоре после наступления ночи.
Набор не смотрел на него, неотрывно глядя вдаль. С тех пор, как сдохла его обезьяна, он, судя по всему, растерял все свое мужество. Он трижды требовал, чтобы Барнаба отдал приказ повернуть, просто-напросто отказываясь понимать, что они прошли уже слишком много, чтобы вот так взять и сдаться.
— Как ты можешь быть так уверен, глядя на этот монотонный пейзаж? — удивился Коля.
— Монотонный? — Вот теперь Набор все же обернулся. — Узор невысоких холмов говорит мне о том, где я нахожусь. Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, помогает мне сориентироваться, но что уж не спутаешь ни с чем, так это то, что виднеется там, на горизонте, похожее
