Сью: Но уже тогда ваша речь становилась все более невнятной, не так ли? Наверное, в конце концов вы все равно потеряли бы речь?
Стивен: Несмотря на неразборчивость моей речи, близкие меня понимали. Я мог проводить семинары с помощью переводчика и мог диктовать научные статьи. А в течение какого-то времени после операции я чувствовал себя совершенно опустошенным. Мне казалось, что если голос не вернется ко мне, то жить дальше не имеет смысла.
Сью: Компьютерный специалист из Калифорнии узнал о вашем бедственном положении и создал ваш голос заново. Как это работает?
Стивен: Его звали Уолт Волтош. У его приемной матери был такой же недуг, как и у меня, и он разработал компьютерную программу, чтобы помочь ей в общении. Курсор двигается по экрану. Когда он доходит до нужной позиции, вы можете «кликнуть» на эту позицию с помощью движения головы или глаз. Я делаю это рукой. Таким образом можно выбирать слова, которые будут печататься в нижней части экрана. Когда будет составлена желаемая фраза, можно озвучить ее с помощью речевого синтезатора или сохранить на диске.
Сью: Но все это довольно медленно.
Стивен: Да, это медленно, примерно в десять раз медленнее обычной речи. Но зато речевой синтезатор говорит намного разборчивее, чем получалось у меня до болезни. Британцы говорят, что у меня теперь американский акцент, а американцы утверждают, что он скорее скандинавский или ирландский. В любом случае, как бы то ни было, все меня понимают. Мои старшие дети привыкали к моей речи по мере того, как она ухудшалась, а вот мой младший сын, которому было всего шесть лет ко времени моей операции, совсем не понимал меня раньше. Теперь такой проблемы нет. Я просто счастлив.
Сью: Это также значит, что у вас больше времени подумать над вопросом, который вам задают, и вы можете давать более продуманные и взвешенные ответы, не так ли?
Стивен: Обычно, если мое интервью записывают для радиопередачи, мне помогает заранее предоставленный список вопросов, и мне не приходится тратить лишнее время и пленку на запись ответов. В каком-то смысле это дает мне возможность контролировать ситуацию. Но все-таки я предпочитаю давать ответы в режиме реального времени, навскидку. Именно так я и делаю после семинаров и популярных лекций.
Сью: Вы говорите, что это дает вам возможность управлять ситуацией, а я знаю, что это очень важно для вас. Ваши родные и друзья иногда называют вас упрямым и властным. Вы признаете справедливыми такие обвинения?
Стивен: Любого человека со здравым смыслом иногда можно назвать упрямым. Я бы предпочел говорить, что я волевой человек. Если бы я таким не был, меня бы здесь не было.
Сью: Вы всегда были таким?
Стивен: Я всего лишь хочу контролировать свою жизнь так же, как это делают все. Очень часто людьми с ограниченными возможностями управляют другие. Никто из здоровых людей с этим мириться не будет.
Сью: Давайте вернемся к музыке. Какая ваша вторая любимая пластинка?
Стивен: Скрипичный концерт Брамса. Это была первая пластинка, которую я купил в своей жизни. Шел 1957 год, и в Британии только что появились проигрыватели, работавшие со скоростью 33 оборота в минуту. Мой отец считал, что покупать такой проигрыватель – верх безрассудства, но я убедил его, что сам сумею собрать «вертушку» из частей, которые куплю по дешевке. Этот довод для него, как для йоркширца, стал решающим. В старый корпус патефона на 78 оборотов я смонтировал диск с движком, тонарм и усилитель. К сожалению, я не сохранил его, а ведь этот проигрыватель сейчас был бы большим раритетом.
Собрав этот аппарат, я захотел что-нибудь на нем послушать. Школьный приятель посоветовал мне найти скрипичный концерт Брамса, потому что среди наших друзей ни у кого не было этой пластинки. Я помню, она стоила тридцать пять шиллингов[73], что в те времена было баснословно дорого, особенно для меня. Конечно, цены на пластинки в абсолютном смысле с тех пор поднялись, но относительно других товаров они стали дешевле.
Когда я впервые прослушал эту пластинку в магазине, мне она показалась довольно странной. Я совершенно не был уверен, что она мне нравится, но правила приличия заставили меня сказать обратное. Однако через несколько лет она стала мне очень дорога. Сейчас я хотел бы послушать начало адажио.
Сью: Один из старинных друзей вашей семьи сказал мне, что вашу семью считали – я цитирую – «очень интеллигентной, очень умной и очень эксцентричной». Теперь, заглядывая в прошлое, скажите: верно ли это?
Стивен: Мне трудно сказать, была ли наша семья интеллигентной, но эксцентричными мы себя точно не чувствовали. Хотя, конечно, мы могли казаться такими по меркам Сент-Олбанса, весьма степенного и консервативного по тем временам городка.
Сью: Ваш отец был специалистом по тропическим болезням.
Стивен: Мой отец проводил исследования в области тропической медицины. Он часто уезжал в Африку, чтобы в полевых условиях испытать новые медикаменты.
Сью: Значит, ваша мать имела на вас большее влияние? И если это так, как вы могли бы охарактеризовать это влияние?
Стивен: Нет, отец имел на меня большее влияние. Я брал с него пример. Он был ученым, исследователем, и я воспринимал научную карьеру как нечто само собой разумеющееся. Разница была только в том, что меня не интересовали медицина и биология, так как они казались мне слишком неточными и описательными науками. Я хотел чего-то более фундаментального, и я нашел это в физике.
Сью: По утверждению вашей матери, вы всегда умели удивляться. «Я понимала, что его могут привлечь звезды», – говорила она. Вы помните это?
Стивен: Я помню, как однажды ночью возвращался домой из Лондона. В те времена уличное освещение в целях экономии выключали в полночь. Я увидел звездное небо таким, каким до этого не видел никогда: Млечный Путь от края и до края. На моем необитаемом острове не будет ни одного уличного фонаря, уж там я наслажусь видом ночного неба.
Сью: Очевидно, вы были очень ярким ребенком, верховодили в играх с сестрой. В то же время в школе вы могли быть одним из последних в классе, и вас это совсем не волновало. Так ли это?
Стивен: Так было в тот год, когда я начал учиться в школе Сент-Олбанса. Но надо сказать, что это был очень сильный класс. Мне было куда легче сдавать экзамены, чем ежедневно присутствовать на занятиях. Я был уверен, что могу достичь большего, но все дело портили почерк и общая неаккуратность, которые тянули меня на дно классной иерархии.
Сью: Какова же пластинка номер три?
Стивен: Когда я учился на последнем курсе в Оксфорде, я прочел роман Олдоса Хаксли «Контрапункт». Он был задуман как сага о 1930-х годах, там было множество действующих лиц. Большинство из них, правда, были выписаны достаточно схематично, но один герой выглядел очень жизненно и, очевидно, был во многом списан автором с самого себя. Этот персонаж убил лидера британских фашистов, прототипом которого был сэр Освальд Мосли. Затем он поставил в известность о своем поступке других членов обезглавленной им партии и стал слушать пластинку Бетховена, струнный квартет, опус 132. В середине третьей части позвонили в дверь его дома. Он открыл дверь и был застрелен фашистами.
Сам роман мне не понравился, но я целиком поддерживаю Хаксли в его выборе музыки. Если бы мне сказали, что на мой остров надвигается цунами и вскоре волна накроет меня с головой, я бы решил послушать
