– Молодец, – покачал головой Манок. – Но ты забыл одно – тебя не должно было быть в машине. Ты – рандомный фактор. Форс-мажор. Убить тебя? Даже если бы хотели, у нас нет кворума.
«Даже если бы хотели». Не хотят? Уже обнадёживающе. А почему? А что за…
– Кворум? – удивился Пол.
– Мышонок, а он и не вспоминает, что он в ордене Достоинства, – усмехнулась Валькирия.
Пол вспомнил невзрачную медальку.
– Ты не подсуден никому, кроме трибунала трех избранных ордена Достоинства. У нас здесь только один. Ты для нас неприкосновенен, – сказал в усы Манок.
– Тогда зачем?
– Малыш, займись, у меня от этого неугомонного пендоса уже голова лопается. Вы, двое, взяли этот смердящий кусок. Туда. Ты – метнулся туда, понюхал. Вопросы?
Секунда – поляна пуста. Девушка с укоризной посмотрела на Пола:
– Не дал мужчинам поесть. Правда пендос! Ни такта, ни воспитания. Бабушка – из дворян, а ничему не научила.
– Колледж его воспитывал. И Корпус морской пехоты. Паша, не сиди бедным родственником, иди к огню. Отобедай, чем бог послал.
Еда была сублимированная. Заливали в концентраты кипяток, и через пару минут – можно употреблять.
– И что ты замолчал, Паша? Или тебе сухпай так приглянулся? Только не говори, что впервые пробуешь – не поверю.
– Не впервые. Но молчу, потому что не знаю, что спросить. Так жаждал возможности всё узнать, а как появилась возможность – и не знаю, что спросить!
– Тогда спрошу я, – Маугли бросил освобождённую посуду в огонь. Поднос-контейнер и ложка скукожились, занялись чадящим пламенем.
– Миша! – вскрикнула его жена, когда копоть полетела на неё.
Но Маугли не обратил на неё внимания, смотрел в упор в глаза Пола, спросил:
– Как видишь свою дальнейшую жизнь?
Пол почувствовал, что улыбается. Той же безумной улыбкой смерти, что так прочно у него в голове ассоциировалась с русскими.
– Никак. Сейчас я подбираю нож того придурка и нападаю на твою жену.
– Почему на неё? – спросил Маугли. Без удивления, без агрессии и злобы. Равнодушно.
– На тебя у меня нет шансов. А если я её хотя бы поцарапаю, ты меня убьёшь.
– Неверный расчёт. Неверные условия задачи, – сказала Валькирия, так же бросая пластиковые изделия в огонь. – Ты не смог бы меня даже поцарапать. И Миша бы не вмешался, чтобы не лишать меня возможности размяться. Ну, словесная разминка признана зачётной и завершена. Задавай свои вопросы.
– Зачем тебе это? Он понятно – сын войны, бой – его жизнь. Зачем тебе это? – спросил её Пол, восхищаясь этой красотой, так оттененной строгой экипировкой диверсанта.
– А ты так и не понял? – удивилась девушка. – Я тебе приведу несколько доводов, а ты выбери из них наиболее правдоподобный.
Маугли обернулся к супруге, с интересом глядя на неё.
– Итак, мне это нужно, чтобы не забыть, что я – живая. Что я не клушка с цыплятами, что я не кухарка, не горничная, не кухонно-уборочный комбайн. Чтобы вкусить «молока волчицы». Чтобы размяться на сафари, охотясь на самого опасного хищника – человека. А то совсем обабилась.
Пол не понял последнего слова, но промолчал.
– Чтобы вспомнить, что на самом деле ценно в этой жизни. И для чего вообще стоит жить. Чтобы вспомнить, как это – жить? А это вспоминаешь только тогда, когда жизнь твоя – повисла на волоске. И ещё много-много чтобы. Для этого мы лезем в горы, в небо, в пропасть, для этого идём в пламя боя. Чтобы треснул нарост жира на душе.
– Вы – сумасшедшие, – вздохнул Пол.
– А ты?
– И я – тоже, – кивнул он, бросая недоеденный распаренный концентрат в огонь.
Валькирия покачала головой, сказала:
– А вот нам кажется, что все остальные простые обыватели мира – сумасшедшие. Как можно потратить свою жизнь на… на что? На что они тратят свою жизнь? Заколачивание денег? Секс, наркотики, рок-н-ролл? И не жаль так бездарно прожжённых лет? И нас, как ты говоришь, сумасшедших – уже сотни тысяч. А будут – миллионы. Два дебила – это сила. А нас – миллионы. Перед нами не устоит Вселенная.
Маугли два раза ударил ладонь о ладонь:
– В точку. Надо записать, молодым показать. Ох, о чём я? Я же и так всё записал!
– Опять всё опошлил, – вздохнула девушка. – Это всё Медвежье влияние.
– Тут один мой знакомый утверждал, что Медведя не существует, – осторожно сказал Пол.
– Ну да! Ложки – не существует, – с серьёзным лицом ответил Маугли. – Ты приходи, под легендой репортёра, на презентацию. Своими глазами посмотришь. Надо Бате рассказать. «Медведя не существует»!
Тут их внимание привлёк Манок, что выбежал на поляну с уоки-токи у уха, крича туда:
– Ури! Ури! Давай вертушку срочно! Срочно говорю! Мы – лопухи, клюнули на приманку!
Маугли и Валькирия вскочили.
– Что? – не понял Пол.
– Засада! – девушка улыбнулась той самой зловещей улыбкой крейзи рашен. – А ты – приманка. А то я уже отчаялась, что размяться не удастся. Жирок растрясу.
Пол с сомнением оглядел фигуру Валькирии, спросил:
– А что это значит – «обабилась»?
Маугли рассмеялся, девушка проверила свою винтовку с оптическим прицелом. Довольно странную винтовку – магазин с патронами вставлялся в приклад, туда же была утоплена механика винтовки, это сильно снизило общие габариты оружия:
– После родов оплыла, жиром заросла. Обабилась.
Пол все одно не понял. Но всем уже было не до него. Пол подобрал нож Раптора, спрятал в одежде. Думал, не увидят. Увидели. Подошёл Манок, протянул пистолет и обойму, махнул рукой на заросли:
– Там – ваши «зелёные чепчики». Иди в ту сторону. Когда их увидишь, бросай оружие и ори во всю глотку, что ты – американец и агент ЦРУ. А то ваши сначала стреляют, а потом спрашивают: «Кто идёт?» Вопросы?
– Вы меня вот так отпускаете?
Манок закатил глаза под веки:
– Ну, тупы-ые! Иди уже! Не до тебя. Ваши, обезьяны, мать их, ядрён-батон заложили в кинотеатре посреди города! Надо успеть. Не мешайся под ногами!
Через секунду Пол остался один. Только чадил костёр недогоревшим подносом Пола да Раптор разглядывал небо дырой во лбу. Пол сел на землю, отбросил оружие, бросил диктофон с записью разговора в костёр и предался отчаянию.
Для сумраков он был странным, тупым, смешным чужаком. Но в их компании Пол впервые с войны вздохнул свободно. Полной грудью. Без оглядки. Не думая, как он будет выглядеть со стороны. Он не чувствовал себя ущербным. Но он был для них – чужим. А там, в Америке, они все были ему чужими. Он не понимал людей, ему было удушливо тесно жить среди них. Но это было нормально. Привычно. Привычно-нормально. Там – он был своим.
Свой среди чужих, чужой среди своих.
Да. Именно эти сумасшедшие сумраки были своими. С ними было легко. С ними он говорил то, что думал.
