Она пожала плечами, но возражать не стала, покорно подставила голову и позволила натянуть на себя рубаху. Вот со штанами было сложнее, но мы справились.
Ей явно никогда не приходилось одеваться — так не притворишься. Но вот сами вещи особенного удивления не вызвали. Логично, она ведь видела людей, одетых по-разному, и вряд ли думала, будто это у нас шкуры такие разноцветные, которые мы меняем в зависимости от погоды. Хотя кто ее разберет, вдруг решила, что люди линяют? И меняют окраску, ага, когда заблагорассудится…
— Покажи руки, — велел я.
— Зачем?
Похоже, это был ее любимый вопрос.
— Затем, что у тебя дырки в ладонях. Затащишь грязь — умрешь.
«Она уже занесла туда все, что только могла, и по дороге, и когда плескалась в ручье, — сказал я себе мысленно. — Остается надеяться, что драконы от такой мелочи не дохнут. С другой стороны, это был бы неплохой выход лично для меня: прикопал ее под деревом, и дело с концом».
Девчонка опять-таки не стала спорить, протянула мне обе руки и даже не дрогнула, пока я пытался понять, скверно выглядят ее раны или все-таки не слишком. Я не лекарь. Могу, конечно, остановить кровь, сделать перевязку, наложить шину и даже худо-бедно заштопать рану, вот только после всего этого постараюсь как можно скорее дотащить пострадавшего до настоящего врача или чародея.
Но когда хлещет кровь или торчат осколки кости, определить, все ли плохо или еще терпимо, намного легче, чем при виде не особенно свежей раны. Как по мне — человек уже должен был свалиться с горячкой и бредом, но девчонка что так, что этак была горячее некуда, а бредить вроде бы не порывалась.
Может, и обойдется, решил я, щедро полил ее руки обеззараживающим средством (продавший мне его аптекарь уверял, что это зелье убивает всю известную заразу, а неизвестную разыскивает и тоже убивает с особой жестокостью) и перебинтовал.
— Сильно болит?
Девчонка подумала и покачала головой. Ну да, я поверил… С другой стороны, что я знаю о драконах? После боев, я слышал, кто-то ухитрялся дотянуть до базы с распоротым брюхом, и ничего. Заштопали и снова поставили в строй.
— Посиди тут, — велел я ей. — Я за водой. Поставлю вариться похлебку — поговорим. Если очень голодная — вот окорок.
Куртку и полотенце я нашел на берегу ручья, как и думал. Мыло с мочалкой пропали бесследно. Надеюсь, она их не съела…
Зачерпнув воды из бочки, я посмотрел на нее с сожалением: очень хотелось опустить голову в эту самую бочку и как следует прополоскать. Но я не рискнул — вода холодная, а голове моей и так выпало слишком много испытаний за последние пару дней. Или больше? Сколько времени я дрых под крылом дракона? Кто скажет, не она же… Хотя почему нет? Даже если она не умеет считать, то смену дня и ночи наверняка отличает, сможет показать на пальцах, сутки прошли или больше!
Когда я вернулся в хижину, девчонка догладывала окорок, устроив его у себя на коленях и придерживая запястьями, чтобы не запачкать бинты. Зубы у нее оказались что надо: на кости остались отпечатки — я рассмотрел, когда забрал у нее остатки. Ругать не стал — толку-то? Сказал только:
— Неудобно же так Я бы отрезал, сколько нужно.
— Тебе не оставила, — неожиданно сконфузившись, ответила она. — Забыла.
— У меня еще есть. Но если ты и дальше будешь так жрать, скоро все закончится.
— Охота? — спросила она, заметно оживившись.
— Из меня охотник, как из тебя певчая птичка.
— Ты ужасно поешь, — заявила вдруг она.
— Спасибо, я знаю. Я нарочно это делал.
— Я поняла. Иначе бы…
Я не стал уточнять, что именно она бы сделала, но догадывался — меня не ждало ничего хорошего. Даже надежно скованный дракон вполне может учинить пакость человеку, оказавшемуся у него под боком. Так вот повернется немного — и поминай, как звали.
Повесив котелок над огнем и засыпав в него крупу, я сел напротив девчонки и попытался придумать, с чего начать разговор. Пока он как-то не клеился.
— Как тебя зовут?
— Как хочешь, — был ответ.
— Не понял, — нахмурился я. — У тебя нет имени или ты просто не желаешь называть его невесть кому?
— Имя есть, — подумав, сказала девчонка. — Только я его не скажу. Даже если захочу. И ты не повторишь.
— А, ты имеешь в виду, что человек его просто не выговорит?
Она покивала и добавила:
— Поэтому зови, как хочешь. До этого люди звали меня Буркой. Иногда Бурушкой.
— Как?! — оторопел я. — Я понимаю, что по масти назвали, но… Это же для коровы имя… или для лошади. Для скотины, одним словом! Кто тебя так обласкал?
— Там… — она неопределенно махнула рукой. — Старые люди.
— Ладно, — сказал я. — Обо всем по порядку. Для начала… Мне нужно как-то к тебе обращаться. Ты не будешь возражать, если я стану называть тебя… скажем, Кьяррой?
— Нет, — подумав, ответила она. — А это что-то означает?
— На одном малоизвестном наречии — «огонь-девка», — усмехнулся я. — Как раз для тебя.
«Хотя бы в одном смысле слова», — добавил про себя.
— Пускай, — после паузы сказала девчонка. — Мне нравится. Звонко.
Я уже заметил: она всегда подолгу думает, прежде чем заговорить. Может быть, не очень хорошо понимает обращенную к ней речь, а может, подбирает нужные слова. Я склонялся ко второму варианту.
— А тебя называли Санди, — произнесла она. — Я слышала.
— Это сокращение. Я — Рок Сандеррин.
— Большое имя, — задумчиво сказала Кьярра.
— Ты имеешь в виду, длинное?
— Нет. Большое, — она изобразила руками в воздухе какую-то фигуру. — И громкое.
— Я бы так не сказал… Известное в определенных кругах — это да.
— Ты не понимаешь, — покачала она головой. — Большое и громкое — это не то, что ты сказал.
— Звучное? — предпринял я еще одну попытку, но Кьярра только вздохнула, и
