Мэтью знал, что даже с закрытыми глазами Брат Захария все видит. Видит Мэтью насквозь, до самого грешного сердца.
Брат Захария нагнулся, подхватил маму на руки и куда-то унес.
Весь день Мэтью слышал, как приходили и уходили люди. С грохотом подкатила карета из Лондонского института, и оттуда вышла тетя Тесса с корзинкой лекарств. В свое время она обучалась какой-то магии.
Мэтью понимал, что им сейчас нужны все: и Безмолвный Брат, и чародейка, – хотя не факт, что даже совместными силами они спасут его мать.
Чарльз до сих пор не вернулся. Мэтью усадил отца обратно на стул. Они так и сидели вдвоем в столовой, не замечая, как утренний свет сменяется сиянием дня, а потом растворяется в вечерних сумерках.
Лицо папы казалось высеченным из старого камня. Когда он наконец заговорил, голос звучал так, словно отец уже умирает.
– Ты должен знать, Мэтью. Твоя мама и я, мы…
Расстаемся. С нашим браком покончено. Она любит другого. Мэтью приготовился к худшему, но, когда слова все-таки вырвались, он услышал то, чего не мог и представить.
– Мы были в предвкушении… счастливого события, – произнес папа, и у него перехватило дыхание.
Мэтью смотрел на него в полном недоумении. Он ничегошеньки не понимал. Только знал, что будет слишком больно.
– Нам с твоей мамой пришлось долго ждать Чарльза Бьюфорда, а потом и тебя, и мы думали, что вы оба стоите этого ожидания, – сказал отец и даже посреди этого кошмара попытался улыбнуться Мэтью. – В этот раз Шарлотта надеялась… на дочь.
Мэтью чуть не подавился своим ужасом. Он подумал, что больше никогда не скажет ни слова и не съест ни кусочка. Казалось, ужас застрял в нем навечно.
Мы думали. Мы были в предвкушении. Совершенно ясно, что отец нисколько не сомневался в том, что дети от него.
– Мы переживали, поскольку вы с Чарльзом уже довольно взрослые, – продолжил Генри. – Гидеон – молодец, ходил на задних лапках перед Шарлоттой на заседаниях Конклава. Он всегда был верным другом твоей матери, прикрывал именем Лайтвуда и подставлял плечо, когда она нуждалась в поддержке, давал советы. Боюсь, я никогда по-настоящему не понимал работу Института, не говоря уже о Конклаве. Твоя мама – просто чудо.
Гидеон помогал его матери. А он, Мэтью, так жестоко с ней обошелся.
– Я думал, мы назовем ее Матильдой, – медленно и грустно произнес отец. – У меня была двоюродная бабушка Матильда. Она была очень стара, когда я еще был маленьким и другие мальчишки дразнили меня. Она давала мне книги и говорила, что я умнее любого из них. У нее были восхитительные волнистые волосы сливочного цвета – золотистые в детстве. Когда ты родился, у тебя были такие же светлые кудри. Я называл ее тетей Мэтти. Я никогда не рассказывал тебе, думал, тебе не понравится, что тебя назвали в честь женщины. Тебе и так пришлось многое пережить из-за твоего глупого отца и тех, кто точит зуб на твою мать и твоего парабатая. Но ты так достойно со всем справляешься.
Отец тронул его волосы нежной, любящей рукой. Мэтью пожалел о том, что не может схватить кинжал и перерезать горло тому самому Мэтью.
– Мне жаль, что ты так и не увидел свою прабабушку. Она была очень похожа на тебя. Самая милая женщина, которую когда-либо создал Бог, – сказал отец. – Не считая твоей матери.
В комнату тенью скользнул Брат Захария, смешавшись с другими тенями, и позвал отца Мэтью к постели матери.
Мэтью остался один.
В сгущающейся темноте он смотрел на перевернутый стул матери, выпавшую из ее рук лепешку и след из крошек, ведущий в никуда. Стол так и остался неприбранным после завтрака. Он, Мэтью, всегда тащил своих друзей и семью в художественные галереи, всегда стремился вальсировать по жизни, всегда рассуждал о правде и красоте, как дурак. Это он понесся сломя голову на Сумеречный базар и беспечно доверился обитательнице Нижнего мира, потому что Нижний мир всегда манил его, потому что фейри назвала Сумеречных охотников жестокими, и Мэтью согласился – а как же, ему ли не знать? И в том, что случилось, нет вины ни фейри, ни Аластера, ни кого-то еще. Это он, Мэтью, сделал выбор, когда решил не доверять своей матери. Он накормил мать ядом своими собственными руками. Он не дурак. Он злодей и преступник.
Мэтью повесил белокурую голову, доставшуюся ему через отца от бабушки, которую тот любил больше всех. Мэтью сидел в темной комнате и плакал.
Брат Захария спустился по лестнице после долгой битвы со смертью, собираясь сказать Мэтью Фэйрчайлду, что его мать будет жить.
Джеймс и Люси, приехавшие с Тессой, весь день в ожидании просидели в холле.
Люси бросилась к Брату Захарии, вцепившись в него окоченевшими руками: – Тетя Шарлотта, она в безопасности?
Да, мои дорогие, сказал Джем. Да.
– Слава ангелу, – еле слышно произнес Джеймс. – Иначе сердце Мэтью не выдержало бы. И наши тоже.
Брат Захария сомневался насчет сердца Мэтью после такой чудовищной выходки, но постарался, как мог, утешить Джеймса и Люси.
Идите в библиотеку. Там разожгли камин. Я пришлю к вам Мэтью.
Он нашел Мэтью в столовой. Некогда излучавший радость и смех, мальчик трусливо вжался в стул, как будто не мог вынести того, что ожидал услышать.
– Моя мама, – тотчас прошептал он голосом хрупким и сухим, как старые кости.
Она будет жить, сказал Джем и смягчился, увидев боль мальчика.
Джеймс знал сердце своего парабатая лучше, чем Джем.
Было время, когда маленького Уилла все считали худшим из зол, и не без основания. Все, кроме Джема. Он не хотел учиться у Безмолвных Братьев ни суровому осуждению, ни жестокосердию.
Мэтью поднял голову и посмотрел на Брата Захарию. В его глазах сквозила мука, но голос не дрогнул.
– А ребенок?
Брат Захария сказал: Ребенок не выжил.
Мэтью вцепился в края стула, так что побелели костяшки пальцев. Сейчас он выглядел старше, чем всего пару дней назад.
Мэтью, сказал Брат Захария, стараясь отгородиться от гула голосов братьев в голове.
– Да?
Можешь положиться на молчание Безмолвного Брата, сказал Джем. Я никому не скажу про Сумеречный базар и про твою покупку.
Мэтью сглотнул. Джем подумал, что Мэтью бросится его благодарить, но на самом деле Джем делал это не ради благодарности.
Я никому не скажу, продолжил он, но ты сам должен все рассказать. Если хранить секрет слишком долго, он начнет медленно убивать душу. Однажды я видел, как секрет едва не погубил человека, самого достойного из всех смертных. Такой секрет – как сокровище, спрятанное в гробнице. Мало-помалу яд разъедает золото. К тому времени, как дверь гробницы откроют, от сокровища не останется ничего, кроме пыли.
Брат Захария смотрел в юное лицо, когда-то такое светлое и яркое. Он ждал и надеялся, что когда-нибудь это лицо снова
