– Это все из-за Сумеречного базара, – дрогнувшим голосом произнес Мэтью.
Ты так думаешь? – спросил Джем.
Мальчик тряхнул белокурой головой.
– Прости, – холодно произнес Мэтью. – Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Сердце у Захарии оборвалось.
Так тому и быть, сказал он. Джеймс и Люси ждут тебя в библиотеке. Пусть они утешат тебя, как смогут.
Мэтью встал со стула, двигаясь так, словно вдруг состарился за день. Иногда отрешенность, которой обладали все Безмолвные Братья, помогала им оставаться бесстрастными наблюдателями, далекими от жалости.
Брат Захария знал, что пройдет очень много времени, прежде чем на душе у Мэтью Фэйрчайлда станет легче.
Библиотека в доме Мэтью была куда более скромная, чем в лондонском Институте, и не такая любимая и уютная, но в тот вечер здесь горел камин, и Эрондейлы ждали Мэтью. Спотыкаясь, как будто шел с мороза и едва мог передвигать озябшими ногами, он переступил порог комнаты.
Джеймс и Люси, как один, подняли головы, словно только и ждали его прихода. Они сидели, прижавшись друг к другу, на диване у очага. При свете камина глаза Люси полыхали таким же пугающим огнем, как у Джеймса, только в них отчетливее проступала синева. Золотые искры в глазах Джеймса казались короной пламени, а голубые отблески в глазах Люси – его пылающим сердцем.
Они были странной парой, эти двое Эрондейлов – загадочные колючие растения в теплице нефилимов. Любовь Мэтью к ним обоим не знала границ.
Люси вскочила с дивана и бросилась к нему, распахнув объятия. Мэтью вздрогнул и попятился назад. Тупой болью пришло осознание, что он ее не достоин.
Люси остро взглянула на него и кивнула. Она всегда отличалась проницательностью, их Люси.
– Я оставлю вас вдвоем, – решительно сказала она. – Общайтесь столько, сколько захотите.
Она протянула к нему руку, и Мэтью снова дернулся рочь. На этот раз он уловил обиду в ее глазах, но Люси лишь пробормотала его имя и ушла.
Он не мог сказать Люси правду и увидеть ее отвращение. С Джеймсом – другое дело, они связаны братством. Возможно, Джеймс попытался бы понять.
Мэтью подошел к огню, чувствуя, с каким усилием дается каждый шаг. Как только он оказался достаточно близко, Джеймс схватил Мэтью за запястье и потянул к дивану. Прижав его руку к своему сердцу, Джеймс накрыл ее ладонью. Мэтью заглянул в пылающие золотом глаза Джеймса.
– Маттью. – Джейми произнес его имя на валлийский манер, с валлийской мелодичностью, и Мэтью увидел в этом проявление нежности. – Мне очень жаль. Чем я могу помочь?
Он чувствовал, что не сможет жить с таким тяжелым грузом на сердце. Если он вообще собирался кому-нибудь открыть свой секрет, так только парабатаю.
– Послушай, – сказал он. – Вчера я заговорил об Аластере Карстерсе. Что я хотел сказать, так это то, что он оскорбил мою мать. Он сказал…
– Я понимаю, – перебил его Джеймс. – Ты не обязан мне говорить.
Мэтью сделал небольшой дрожащий вдох. Он задался вопросом, сможет ли Джеймс действительно понять.
– Я знаю, что говорят про тетю Шарлотту, – с тихой яростью произнес Джеймс. – Такие же гадости говорят и про мою мать. Помнишь того парня, Огастеса Паунсби, в прошлом году? Он ждал, пока мы останемся одни, чтобы оскорбить доброе имя моей матери. – Мрачная улыбка тронула его губы. – Потому я и сбросил его в реку.
Тетя Тесса тогда так радовалась прибывшему с визитом Сумеречному охотнику, смутно вспомнил Мэтью. Она развесила на стенах фамильные гербы, чтобы приветствовать гостей в Институте.
– Ты никогда не говорил мне, – сказал Мэтью.
Но Джейми рассказал сейчас. Том уверял, что Аластер вечно порет чушь. Если бы Мэтью сразу пришел к отцу и спросил, прав ли Аластер, отец мог бы рассказать ему о двоюродной бабушке Мэтти, и они, возможно, даже посмеялись бы над тем, какой это абсурд – думать, будто слова глупого злого мальчишки могут бросить тень на их семью.
Джейми чуть скривил рот.
– Ладно. Я знаю, ты уже наслышан обо мне и моих несчастных предках. Не хочу, чтобы ты думал, будто я невыносимый зануда и тебе не повезло с парабатаем.
– Джейми, – судорожно вырвалось у Мэтью, как будто его ударили.
– Я знаю, это ужасно противно – вспоминать те гадости, что червяк Карстерс говорил о твоей матери, – продолжил Джеймс. – Особенно, когда ей… нездоровится. В следующий раз, когда его встретим, накостыляем ему как следует. Что скажешь, Мэтью? Давай сделаем это вместе.
Подумать только: и отец, и мать, и брат, и парабатай пытались ничем его не обременять, в то время как сам он гарцевал по жизни, довольный собой, этакий всеобщий любимец. Джеймс никогда бы не сделал того, что сделал Мэтью. Как и Кристофер, и Томас. Они были верными сыновьями. И благородными. Когда кто-то посмел оскорбить его мать, Джейми сбросил мерзавца в реку.
Мэтью прижал ладонь к груди Джеймса, чувствуя, как под рубашкой ровно и уверенно бьется преданное сердце. Рука невольно сжалась в кулак.
Он не мог сказать Джеймсу. И никогда не сможет.
– Ладно, старина, – вместо этого произнес Мэтью. – Сделаем это вместе. А сейчас можно мне побыть одному?
Джеймс поколебался, но встал с дивана.
– Ты уверен, что этого хочешь?
– Да. – Это сказал Мэтью, которому ни разу в жизни не хотелось остаться одному и меньше всего хотелось этого именно сейчас.
Джеймс все еще колебался, но он уважал желания Мэтью.
Он склонил голову и вышел – видимо, чтобы присоединиться к сестре, решил Мэтью. Они оба светлые и чистые душой. Они должны быть вместе и утешать друг друга. Они заслуживали утешения, в отличие от него.
После того, как Джеймс ушел, Мэтью уже не мог стоять. Он упал на четвереньки перед огнем.
Над камином стояла небольшая скульптура: Джонатан, первый Сумеречный охотник, молился об очищении мира от зла. Сзади к нему приближался на крыльях ангел Разиэль, чтобы подарить ему силу в борьбе против армии тьмы. Первый Сумеречный охотник еще не видел ангела, но стоял с гордо поднятой головой, потому что у него была вера.
Мэтью отвернулся от огня. Он пополз по полу – как полз его отец в начале этого бесконечного дня, – пока не оказался в самом темном и дальнем углу комнаты. Он не нашел в себе веры. Мэтью прижался щекой к холодному полу, с трудом сдерживая слезы. Он знал, что ему нет прощения.
* * *Брат Захария уже давно должен был вернуться в Город Костей. Они стояли в холле, и Тесса коснулась его руки на прощание.
Самая милая женщина, которую когда-либо создал Бог, мысленно повторил он слова Генри, сказанные сегодня. Джем любил Шарлотту, но у него был собственный образ самого милого создания.
Тесса всегда была его якорем в холодных морях, и сейчас под ее теплой рукой и твердым взглядом между ними как будто пробежало пламя, и вспыхнула безумная надежда. На мгновение Джем стал
