Вот вылупились!
Первая женщина. Товарищ Милда!
Милда молчит.
Вторая женщина. Тут чего-то натворилось.
Третья женщина. Пристал к ней, что ли?
Вторая женщина. Может, муж?
Первая женщина. Нет у нее мужа.
Милда. Схватил. Грудь.
Третья женщина. Да я его знаю. Слесарь со стройки. Вчера у нас водопровод выковыривал. Ты чего, хулиган, зря болтаешься?
Гринько. Аннушка!
Третья женщина. Ну, ну! Меня не тронь! Я теперь на декрет вышла. Видишь?
Гринько. Ну, черт.
Третья женщина. Вы что на него уставились?
Милда. Лоб красный. Глаза сладкие.
Гринько. Ваша карточка лучше. Да?
Яков. Гринь! Дьявол! Иди сюда.
Входит Саксаульский
Саксаульский. На репетицию? Не мог. В чем дело?
Яков. Мы рабочие со стройки, нас вызвали в клуб. Поторопитесь, господин.
Саксаульский. Не господин, а гражданин. Я завдрамчастью. Я Саксаульский. Не слыхали? Вы не по поводу ли декораций?
Яков. Не знаю. Вызвали нас.
Саксаульский. Подождите. Минутку. Я сейчас приведу заведующего клубом.
Вторая женщина. Что в доме делается. Верхний этаж расселили вниз. Потолок ломают. Говорят, этажов пять надстроят.
Входят Саксаульский и завклубом.
Гринько. Вы завклубом, гражданин?
Завклубом. Не гражданин, а товарищ. Да, я. Я просил десятника направить сюда пару толковых рабочих сделать пустяковую декоративную работу.
Яков. Ну.
Саксаульский. Это декорация для пластической симфонии раскрепощения женщины. Это грот мечты, откуда будут доноситься чарующие звуки.
Яков. Нельзя ли покороче, гражданин.
Саксаульский. Одновременно со звуками изменяется цвет цветов, переходя в красный. Значит, речь идет о проводке лампочек разного цвета в эти цветы.
Гринько. А это воронка?
Саксаульский. Это не воронка. Это цветок раскрепощения. Его в апофеозе прима вынимает из гнезда и застывает с ним в вакхической позе.
Рабочие советуются.
Яков. Как тут проводку — тройную придется делать.
Гринько. Да тут манжету запаивать.
Яков. Без реостата. Тут работищи — во.
Гринько. Часа три.
Яков. Вот что, граждане. Не с руки это нам. Больно возиться долго.
Завклубом. Ну что ж, что долго. Зато необходимо.
Яков. А потом ни к чему это. Зря руки портить.
Завклубом. Нам позвольте судить, зря или не зря.
Гринько. Да вы не кричите, гражданин.
Яков. Пойдем.
Выходят. На дороге еще раз Гринько оглядывается на Милду.
Вторая женщина. Ну, ну. Не привертывайся.
Завклубом. Что за обскурантизм! И так это легко по отношению к искусству. (Заметив женщин.) На репетицию?
Саксаульский. Нет.
Милда. Об устройстве ясель при доме.
Завклубом. Кто позволил собираться в клубе?
Милда. Управдому говорено.
Завклубом. Письменное разрешение.
Милда. Товарищ, поменьше бюрократизма.
Завклубом. У нас подготовка к Женскому дню. И вы нам мешать будете.
Вторая женщина. Товарищ. Товарищ! Мой опять третьего дни пьян пришел и Никитку бил. Я за милицией.
Первая женщина. Постой, потом. Сейчас про ясли.
Вторая женщина. Я про то же.
Третья женщина. Подождем, еще не все собрались.
Группа студиек.
Саксаульский. Мадам.
Завклубом. Опоздали, гражданки. Опоздали. Советская страна — это ведь прежде всего экономия и рациональное использование времени.
Студийки:
— У меня сверхурочная работа была.
— Смотрите, грузовик забрызгал. (Показывает ноги.)
Саксаульский. Это он от зависти. Переодевайтесь. (Выходит с завклубом.)
Студийка(к Милде). Выйдите, товарищ. Нам при вас неловко раздеваться.
Милда. Почему?
Студийка. Женщина?
Третья женщина. При мужчинах им не стыдно раздеваться, при бабах стыдно. Так. Допрыгались, чулкицы.
Вторая студийка. В чем дело? С вами не говорят.
Первая студийка. Китти, оставь. Что за амикошонство!
Вторая женщина. Скажите, пожалуйста! Фырки-фуфырки. Мы тоже можем. Гланька, слушай — отвечай. Нафа.
Третья женщина. Ну!
Вторая женщина. Чтофо тафам зафа дуфурыфы софобрафалифись?
Первая студийка. Они нас называют дурами.
Третья женщина. Нофогифи зафадифирафать.
Милда. Не цапайтесь.
Первая женщина. Я своего спрашивала. Он на пять рублей в месяц не согласен.
Входят Саксаульский с завклубом.
Саксаульский. Так, начали. Построиться. Репетируем все три части: первое — женщина в оковах; второе — долой цепи; и третье — апофеоз около грота мечты.
В последующем танце Саксаульский изредка перебивает танец одобрительными восклицаниями. Танцующие теснят группу Милды — та вынуждена отступать, не прерывая беседы.
Вторая женщина. Моя Фенька маленькая опять животом заболела, а Петюнька самовар чуть-чуть на нее не опрокинул.
Милда. Лекарства через амбулаторию брала?
Вторая женщина. Как через амбулаторию? Ночью живот схватил. Своих затратила.
Милда. Подсчитай все — и лекарства, и то, что тебе от ребенка не оторваться, — и ты увидишь, что это стоит не дешевле пяти рублей.
Завклубом. Прелестно. Каждый жест, каждое движенье Катерины Сергеевны достойно быть отлито в бронзу.
Третья женщина. А может быть, это помещение можно задаром оттягать?
Милда. Что ты! Ведь здесь не только клуб. Здесь занимаются частные студии, а это дает управлению домом доходы. Собрать столько же, тогда можем требовать, чтобы отдали нам, а не под студии.
Вторая женщина. А где деньги взять?
Милда. У мужа.
Первая женщина. Дал он тебе.
Вторая женщина. По морде он тебе дал.
Третья женщина. Видать, мне опять аборт делать.
Милда. Почему?
Третья женщина. Вряд ли что из яслей выйдет. А без них либо подкидывай, либо топись. У нас на трамвае — три дня прогула и айда.
Милда. А муж?
Третья женщина. Нету его. Он, мерзавец, ребенка-то мне прислал. А потом возьми и помри. Проводку чинил высокого напряжения. Его током и прикончило.
Завклубом. Искусство — это сладчайший плод духовной культуры.
Третья женщина. Одно остается — себя вместе с ребенком кому-нибудь подкинуть.
Вторая женщина. Замуж.
Третья женщина. А где их, мужей-то, найдешь? В трамвайном парке не валяются. Мужа искать надо. А я — трамвай да дом, кондукторская сумка да примус.
Первая женщина. Сволочи они все. Колбы. Я б нарочно поймала. Хоть не твой, а корми, плати, расти.
Вторая женщина. Каждый под юбку лезет. Хорошо, если еще рукой — от этого детей не бывает.
Первая женщина (на студиек). Ну их. Залягали. Давай за Ильичом спрячемся.
Милда. Пойдем пока в коридор.
Идет. Навстречу Боб.
Боб. Товарищ Милда, вас поперли?
Милда. Трудно заниматься…
Боб. Совершенно очевидно. Или здесь должны быть ясли, или этот балет. Или — или.
Милда. Не горячитесь, Боб. И ясли, и балет.
Боб. И — и — или.
Милда. И — и.
Боб. С каких пор вы стали любить балет?
Милда. Не любила и не люблю.
Боб. Ну?
Милда. Так разве я одна на свете? Вертайте. Вам опасно здесь оставаться. Вы ведете борьбу с хулиганством, но — чую я — нахулиганите. (Уходят.)
Завклубом. Я перелистал пару. Здесь ничего интересного для драмкружка. Голая агитка.
Саксаульский. Но массы не хотят голой агитки.
Студийки. Мы не признаем голой агитки.
Саксаульский. Одну секунду. Сеня, вы помните финал этой заграничной пьесы?
Саксаульский ложится на скамью. Он изображает генерала. Сеня — сына.
Генерал. Душно… Тяжко… Все тот же Париж шумит за стеной. Кто там?
Сын. Это я, твой сын.
Генерал. Большевик мне не сын. Комиссаров нет в семье Полюдовых. В жилах моих течет кровь екатерининских вельмож. Предателям не место в нашей семье… Десять лет я шел в первых рядах эмиграции и умру старым твердокаменным эмигрантом. Другие сменят меня, не ты.
Сын. Прости, отец.
Генерал. Нет прощенья. Кто поднял руку против братьев, того народ раздавит.
Сын. Пойми, что я иначе не мог. Ударь меня, отец.
Генерал. Бить? Я не стану марать руки. А нажим звонка — и сюда
