Значит, обчищать дома мертвецов он соглашался, а обшаривать их тела не желал – ишь ты, какой чистоплюй. У Фелдера на подобные сантименты не было ни минутки (у Билли Хилла, надо полагать, тоже).
Фелдер спрятал во внутреннем кармане пальто дубинку со свинцовой сердцевиной, а Найт запасся ножом и деревянным кастетом с винтами и гайками (Найт был парень рукастый и изготовил себе вещицу самостоятельно, не чета обычным уличным воришкам).
Впрочем, эти штуковины были больше для показа. Никто из них не ожидал, что пожилая вдова будет фокусничать… но старики бывают упрямыми, так что иногда их не мешает припугнуть, чтобы будилась память и развязывался язык.
Фелдер повернулся к Найту:
– Готов?
– Угу.
И они направились к дому, шагая по разбитому тротуару.
* * *Позднее, когда Фелдер умирал (вернее, умирал один из тех, кто был им), он недоуменно размышлял, а не поджидал ли его тот дом со своими обитателями намеренно. Что, если они дожидались его всегда, извечно, понимая некие законы вероятности, замысловатой поперечной штриховки причин и следствий. Может, они давным-давно предугадали, что их пути в конечном итоге должны неизбежно пересечься.
Участие в этом процессе Найта он не учитывал. Найт поступал, как ему сказали, а потому выбор Фелдера ограбить дом и оказался судьбоносным моментом.
Итак, жребий был брошен.
Конечно, Найт мог остановиться на любом из сотен, а то и тысяч вариантов, которые появлялись и исчезали у него в голове, когда они подходили к тому дому.
В конце концов, думал Фелдер, истекая кровью из незримых ран, разве не это подразумевала старуха?
Не одно, но многое. Не бесконечное, но созвучное с бесконечностью. Но Фелдеру было уже не до таких тонкостей – ведь тогда он пребывал в некоем решающем стыке, замерев между жизнью и умиранием, существованием и небытием, когда время словно навсегда замирает.
И какое-то крошечное утешение все же черпалось от понимания, что это – конец лишь для одного Фелдера… Он запоздало надеялся, что это – не конец для того единственного Фелдера, которого он знал – и которого будет когда-либо знать.
Но понимание пришло позднее. А пока Фелдер смотрел на домишко с окнами, укрытыми вездесущей светомаскировкой, как глаза у сокола. На крыльцо они подниматься не стали, а перелезли через ограду, окружающую дворик.
Они даже не удивились, обнаружив, что задняя дверь не заперта. Очутившись в доме, Фелдер огляделся по сторонам. Они находились в опрятной кухоньке с сосновым столом и двумя стульями. Под стеклянным колпаком горела свеча, такие же свечи освещали и прихожую. Под лестницей имелась запертая дверь, ведущая, наверное, в подвал.
Тишину нарушало лишь тиканье невидимых часов.
Узоры на стенах около лестницы первым заметил Найт. Первоначально он принял их за странные флористические обои, а когда приблизился, то решил (опять же ошибочно), что это сеть трещин на штукатурке, вроде паутинки лака на поверхности картин.
О себе Найт рассказывал немного. Напарники его тоже о себе не распространялись, если этого не требовало то или иное дельце. Оно и понятно – расспросы частенько вызывают неудовольствие! Однако Фелдер давно сообразил, что Найт кое-что смыслит в книгах и искусстве, а образован заметно лучше, чем можно, казалось бы, судить по его простецкому акценту. По сути, Найт вырос в доме, увешанном картинами, и в его семье легко и со знанием обсуждали патинирование и отбеливание, грунтовку холста и смазку яичным белком. Будь он, перед тем как умереть, лучше осведомлен о даре провидения Фелдера, он бы с бî`льшим вниманием отнесся к повествованию, изложенному узорами на стенах.
Они вдвоем подошли ближе. Фелдер протянул пальцы к путанице извилистых линий, которые на поверку оказались чернильными штрихами на, в общем-то, пустых стенах дома. Фелдер прищурился: изящная и затейливая роспись напоминала тонкие ветви ползучих растений с извилистыми отростками, как будто внутреннее пространство здесь поработили побеги гибельной поросли, зелень, на которую сдуло мертвенное дыхание зимы (если и листва могла быть здесь изначально). Эффект усиливался добавлением красных, вроде как наобум проставленных кружочков, смахивающих на мелкие плоды, жмущиеся к сухим кустам. Возле каждого кружка значились инициалы – E.J., R.P., L.C. – причем сочетания ни разу не повторялись.
И хотя найти логику в совокупности хитросплетения было невозможно, Фелдеру и Найту показалось, что на индивидуальном уровне его создатель начинал с единственной линии, которая примерно через дюйм от исходной точки членилась надвое. Затем один из каналов продолжал разделяться, в то время как другой прерывался горизонтальным штрихом над вертикальным, вроде тупика. Но даже тут наблюдались отклонения от нормы в виде пунктиров, которые в итоге находили путь обратно к основной нити. Аналогичным образом к определенным линиям крепились числа, которые Фелдер истолковывал как даты, а в особо запутанных случаях как часы, минуты и секунды. Причудливая вязь покрывала стены целиком, местами пробираясь даже на потолок: доступ к письменам обеспечивала стремянка возле двери. Узоры достигали стены коридора, где была лестница, ведущая на второй этаж.
Кухня же была свободна от орнамента, вероятно, потому, что в ней едва хватало места. Найт в порыве любопытства возвратился туда, окинул взглядом раковину и плиту на четыре конфорки, после чего открыл дверку шкафа и… обнаружил сеть рисунков, которая местами «врезалась» во внутреннюю обшивку.
И опять же, предвкушая приближение смерти (точнее, одной из смертей), Фелдер пережил очередной ключевой момент – точку в событиях, когда жизнь еще можно сберечь.
Ведь они еще могли убраться отсюда восвояси и избежать своей участи (хотя вслух они этого не произносили, у обоих на лицах читалось тревожное предвкушение).
Фелдеру подумалось о Билли Хилле и о своей доле в том неслыханном богатстве, которым война соблазняет тех, кто готов перегрызть за него глотку. Хилл вряд ли повелся бы на чернильные проявления безумия. Наоборот, их создателя он счел бы рохлей, которого можно запросто взять грубой, отточенной разбойными навыками силой.
Они прошли в пыльную столовую с двойными дверями, за которыми располагалась гостиная с той же чересполосицей линий.
И только сейчас Фелдер ощутил присутствие самой хозяйки дома.
Фелдер стоял в той самой комнате, где раньше углядел ковры, картины и застекленный шкаф с серебряной утварью. Присутствие вдовы угадывалось в игре теней и легком колебании воздуха. Где-то за – вроде бы за стеной
