Спрашивать я начал вблизи Сефер-Торы, но меня сердитым взмахом руки направили дальше, в сторону синагоги на Принслет-стрит. Там расспросы о Мэггзе вызвали откровенно сумрачные взгляды – и хлесткий плевок мне под ноги. Наконец, какой-то старый хасид в ермолке указал мне на проулок, воняющий кошками и затхлой водой.
Отсюда взгляду открывалась подворотня с людскими сотами меблирашек.
На крыльце ближайшего дома покуривала молодая женщина, вероятно, из гулящих.
– Вы здесь живете? – спросил я вежливо.
– Живу и работаю, – сипло ответила она и зазывно кивнула, что окончательно убедило меня в сути ее профессии.
Видя, что я не клюю, она глубоко затянулась сигареткой и розовым языком мягко провела по своим губам.
– А ты кто будешь? «Бобби»?
– Нет.
– А похож.
– Это хорошо или нет?
– Здесь никак.
– Слушай, мне нужно найти одного мистера. Звать Мэггз. Мне говорили, он где-то живет в этих краях.
– То есть ему проблемы светят?
– С чего ты взяла?
– Народ вроде тебя, если дельце не особо выгодное, о таких, как Мэггз, попусту расспрашивать не будет.
– А что вообще за человек этот Мэггз?
– Человек, говоришь? Да я б с таким, как он, никогда не связывалась, даже если бы член у него был из золота и он бы отдал его мне дверь подпирать.
Образ у нее получился захватывающим.
– Пожалуй, в Лондоне сложно отыскать хоть кого-то, кто сказал бы о Мэггзе что-нибудь хорошее, – заметил я вслух. – Когда он умрет, у его могилы будет безлюдно.
– Ха! Тьма народу придет – убедиться, что он действительно помер.
– Думаю, по такому поводу людям, посетившим кладбище, будут вручать маленькие сувениры.
Она улыбнулась.
– А ты забавный парень!
– А Мэггс сейчас дома?
– Наверняка. Я слышала, как он скрипит на лестнице. Кашель его последнее время мучит. Кашляет-кашляет, а все никак не скопытится.
– А за что вы его не любите?
– На женщин он смотрит так, будто думает накромсать их ломтями и распродать по фунту штука. А воняет от него – потому что само нутро гнилое. Воровать готов даже смрад у трупа, а чтобы спасти чью-то жизнь, грошом ломаным не поделится.
Докурив сигарету, она стрельнула окурком в потемки.
– Девятый номер, наверху лестницы, – сообщила она.
– У тебя или у него?
– У него. Я в пятом, если вдруг надумаешь.
– Не надумаю, но все равно спасибо.
– За то, что ты слишком хорош для шлюхи?
– Нет. За то, что шлюха слишком хороша для меня.
В кармане я нашарил деньги и сунул ей примерно как за визит. Как и с мальчишки-почтаря, расписки я спрашивать не стал. Фонсли и Куэйлу придется поверить мне на слово.
– Не надо, – смягчившимся голосом сказала она.
Похоже, она немного растерялась.
– Бери, – сказал я. – Ты сэкономила мне кучу времени.
Деньги исчезли в ее ладони.
– Берегись Мэггза, – предупредила она. – Он с ножом не расстается.
– Зачем он его носит с собой?
– Для защиты. Только от чего, не могу сказать.
Вот тебе и Мэггз! А мы-то по наивности считаем, что мир книг – это удел сплошь миролюбивых и незлобивых ребятишек.
– Спасибо, – поблагодарил я и вдруг замер как вкопанный.
Выудив из кармана фото Лайонела Молдинга, я протянул снимок женщине.
– А человека на фотографии ты когда-нибудь встречала?
Она взяла фотокарточку и с минуту его разглядывала.
– Кажется, он попадался мне на глаза. Только он был старее, чем на картинке.
– А когда ты его видела?
– Сложно сказать. Месяца, наверно, не прошло. Но на неделе – точно нет.
– Он приходил к Мэггзу?
– Не ко мне же.
Она вернула мне снимок, подоткнула юбки, чтобы те не волочились по затхлой воде проулка, и побрела искать удачу в другом месте. Я проводил ее взглядом, пока она не скрылась из виду. С некоторой натяжкой ее можно было назвать хорошенькой, но если она будет заниматься своим нынешним ремеслом, то миловидность ее исчезнет, а наружу будет проступать нечто совсем иное – и это постепенно прокалит ее до дна, как лед прокаливает своей стужей озерцо. В другой своей жизни я, может, и составил бы ей компанию, деньгами рассчитываясь не только за ублажение плоти, но и просто за ее человеческое тепло. Когда-нибудь, до войны. До Хайвуда.
Поднимаясь по лестнице к меблирашке Мэггза, в уме я слагал пазл. Итак, в рамках поиска фолианта Молдинг обращается к «Дануиджу и дочери». Не получив от них помощи, он обшаривает другие книжные лавки и в итоге наведывается к Мэггзу. За книгу он сулит уйму денег – целое состояние для Мэггза. Только надо учитывать, что Молдинг вел жизнь затворника, а Мэггз – вовсе нет. Мэггз видит для себя возможность неслыханного обогащения. В результате хитрюга заманивает к себе Молдинга – и лишает его жизни.
Нюхач Мэггз, вооруженный острым ножом…
Книжный червь-убийца.
На лестничной площадке оказалось чисто и опрятно. А если в действительности все не так? Но если права девица, то Молдинг хотя бы раз да наведался сюда, что делает Мэггза звеном в цепи событий, приведших к исчезновению Молдинга.
Передо мной была дверь девятого номера. Я постучал.
Ответа не последовало. Я окликнул Мэггза по фамилии и постучал снова.
Дверь на ощупь была заперта, но меня преграда, конечно, не остановила. Я извлек набор отмычек и спустя пару минуту заглянул в апартаменты нюхача.
В меблирашке царил полумрак. Одна-единственная лампа светила слишком уж тускло, а шторы были задернуты. Я не услышал ни шороха, ни хотя бы храпа. Прежде чем войти, я окликнул Мэггза еще разок, памятуя о его паршивой репутации.
Никто мне не ответил.
Я переступил порог и направился в комнату с продавленной оттоманкой, тремя разномастными стульями и множеством книг. Они громоздились на всем свободном пространстве, впрочем, после особняка Молдинга, а также посещения «Стифордса» и дома Дануиджей я уже был приучен к их изобилию. Пахло нестираной одеждой и немытым телом, но, что еще неприятней, этому вторил запашок горелого мяса – свинины, что ли. Стены были свежевыкрашенными, а из-под слоя краски проглядывала какая-то писанина, словно кто-то безуспешно пытался скрыть акт вандализма.
Открытая дверь возле пустой спальни вела на кухоньку. Там за столом, спиной ко мне, сидел босоногий мужчина в жилете, надетом поверх когда-то белой, а теперь серой рубахи. К лысой макушке прилепились жидкие прядки волос.
– Мистер Мэггз? – произнес я.
Мэггз (если это был он) не шелохнулся. Я крепко обхватил дубинку со свинцовым сердечником, спрятанную в кармане пальто, и сделал шаг в кухню. Когда я приблизился к сидящему, то различил, что его руки мертво и плоско покоятся на столешнице, а никакого оружия и не видно. Я застыл в нескольких футах от стола, но мужчина даже не шелохнулся.
Он или затаил дыхание, или был мертв. Я проник в кухню окончательно, и наконец причина безмолвия стала ясна.
Мертвец за столом был безглазым, причем сами глазницы углублялись настолько, что будь у меня фонарик, его луч наверняка проник бы глубоко в череп. Я подался ближе: горелым несло,
