– Лазарь.
Спекшиеся губы Лазаря шевелятся, но с них не сходит ни звука.
Что Ты сделал? – пытается вымолвить он. Что ты отнял у меня и у чего был отнят я?
IIЛазарь сидит у окна в доме своих сестер, перед ним – блюдо с нетронутыми смоквами. Охоты к еде у него нет, кроме того, у него нет сил употреблять любую пищу из той, которой его пичкают после его воскрешения. Он пытается ходить, пусть и с двумя палками, но куда ему направить стопы? Мир лишился своей красоты, во всяком случае, после его смерти.
Лазарь не помнит, что произошло после того, как глаза его в последний раз сомкнулись. Он знает лишь, что забыл нечто важное, прекрасное и ужасное. Словно кладовую воспоминаний запечатали в нем, и то, что он прежде знал, теперь ему недоступно. Он отлучен. А может, это лишь пустая видимость и мираж. Что, если истинная реальность его существования затянута пеленой – следствие четырех дней, проведенных на каменном могильном ложе, после чего глаза у него подернулись молочной белизной, и теперь они – не синие, а блекло-серые.
Подходит его сестра Марфа и забирает блюдо. Она отводит брату волосы со лба, но уже не целует. Дыхание у него гнилостное. Сам Лазарь смрада у себя во рту не чувствует, но догадывается об этом, судя по лицу сестры. Марфа улыбается, старается в ответ улыбнуться и он. Во дворе собрались женщины и дети, они таращатся в окно на человека, который был некогда мертвым, а теперь снова ожил. Они изумлены, им любопытно, и… Да. Они боятся. Боятся его.
Лазарь встает и ковыляет к своей постели.
IIIСпать Лазарь не может. Темнота вызывает у него ужас. Едва он смеживает веки, он чувствует зловоние склепа, ощущает стягивающие грудь покровы и ткань, наброшеную на его лицо.
Но Лазарь никогда не устает. Теперь у него не бывает ни голода, ни жажды. Он не бывает счастлив или печален, зол или ревнив. Есть только дремотная вялость и желание погрузиться в сон без надобности оного. Нет, не сон – забвение. Забвение и то, что лежит за ним.
IVНа третью ночь он слышит поступь легких и быстрых, близящихся к дому шагов. Бесшумно отворяется дверь, и появляется женщина. Рахиль, его суженая. Весть о воскрешении Лазаря застала ее в Иерусалиме, и вот она здесь. Ее руки нежно скользят по его лбу, носу, подбородку. Она ложится подле него и шепчет его имя, опасаясь разбудить сестер Лазаря. Она подается к нему, чтобы поцеловать в губы, и отдергивается, как от удара. Однако пальцы ее продолжают поглаживать ему грудь, живот, опускаются ниже и пробуют завлечь вкрадчивой лаской. Постепенно на ее лице проступает смятение и разочарованность.
Она уходит и уже не возвращается.
VЛазаря вызывают жрецы. Он предстает перед советом и ставится напротив возвышения, где восседает верховный жрец Каиафа. Голос к Лазарю возвратился, хотя и с изъяном – он скрипучий, как будто горло его запорошило сухим колючим песком.
– Что тебе памятно о гробнице? – спрашивают они.
Лазарь отвечает:
– Ничего, кроме пыли и темноты.
– За те четыре дня, что ты лежал мертвым, что ты видел?
– Не помню, – говорит он.
Каиафа отсылает всех, и они с Лазарем остаются наедине. Верховный жрец наливает храмовое вино, но Лазарь не пьет.
– Ответствуй мне правду, – произносит Каиафа. – Ты же видишь, что мы одни. Что ты там видел? Лицезрел ли ты лик Божий? Существует ли Он? Говори!
Но Лазарь молчит. Каиафа поворачивается к нему спиной и велит возвращаться обратно к сестрам.
Лазарю уже задавали такие вопросы. Сестры хотели узнать, что скрывается за порогом могилы, но Лазарь лишь покачивал головой и говорил им то же, что сказал жрецам.
«Там нет ничего, или же я просто ничего не помню».
Но ему никто не верит. Никто не хочет ему верить.
VIКаиафа созывает очередной совет, но Лазарь в сей раз на нем не присутствует.
– Дает ли о Себе знать Тот, кто призвал его из гробницы? – спрашивает Каиафа, и фарисеи отвечают, что Назорей сокрылся.
Каиафа недоволен. С каждым днем Лазарь вызывает у него все больше негодования. Народ ропщет. Уже пошла молва, что Лазарь не помнит ничего, и кое-кто начал шептать, что раз ничего, то, значит, нечего и вспомнить, и, наверное, жрецы всем лгут. Однако подтачивать свою власть Каиафа явно не собирается.
Он велит устроить побиение камнями тех троих, кого застали за подобными речами о Лазаре. Пускай наказание послужит назиданием остальным.
VIIЛазарь обжигает руку о железный прут. Он ничего не замечает, пока не отводит от него руку. Лазарь смотрит на лоскут кожи, оставленный на железе. Боли нет. Лазарь счел бы это любопытным, если б не перестал испытывать любопытство как таковое. Мир перестал его интересовать. Лазарь не чувствует ни вкуса, ни запаха. Он не нуждается в отдыхе, а каждый новый день воспринимает как сон перед пробуждением. Он глядит на свою сырую кровоточащую ладонь и начинает ощупывать ее пальцами, вначале осторожно, а затем – с нарастающим остервенением, разрывая плоть до самых костей в отчаянной попытке хоть что-то ощутить. Ну хоть что-нибудь.
VIIIНекая женщина спрашивает у Лазаря, может ли он связаться с ее сыном, умершим два дня назад во сне после того, как они на ночь глядя повздорили. Мужчина просит его передать своей умершей жене, как он сожалеет о том, что был ей неверен. Брат человека, потерявшегося во время мореплавания, молит Лазаря разузнать, где тот закопал золото.
Лазарь помочь им не может.
И все это время его неотступно преследуют расспросами, что же таится там – за пределами человеческого бытия. У Лазаря нет ответа. Он видит в их глазах разочарование и подозрительность: они думают, что он лжет.
IXКаиафа сильно обеспокоен. Он сидит в сумраке храма и молится, чтобы Бог направил его на путь истинный, но знака свыше пока нет. В случае с Лазарем и Назореем осмыслению подлежит лишь следующая цепь доводов.
*) Назорей, как нашептывают некоторые, есть Сын Божий. Но Каиафе Назорей не нравится. С другой стороны, Каиафа любит Господа. Но если Назорей – действительно Сын Божий, то он должен быть люб и ему, Каиафе. Возможно, то, что Назорей ему не по нраву, означает, что Он, Назорей – не Сын Божий. Ведь если бы Он Им был, то Его бы любил и Каиафа. Такое суждение Каиафу как верховного жреца вполне устраивает.
**) Если Назорей –
