– Я Оксане Сергеевне сегодня же расскажу, что с тобой все в порядке, что живой. Может, привезти ее сюда?
– Не надо. – Степан мотнул головой. – Неспокойно стало в лесу, безвременники повыползали. Я сам. Как оправлюсь, так сразу и приеду.
– Волнения в Сосновом. Мельник народ поднимает, зовет в Горяевское идти, правды требовать. Артемий пока их сдерживает, да только я вижу, что сам он тоже рвется в поместье, хочет Настасью Васильевну с дочкой защищать.
Рыцарь…
– Не пускай, – велел Степан. – Придет время, свидятся они с Настеной. Недолго осталось ждать. И народ придержи, сколько сможешь, а потом уж я сам.
Эх, знать бы, что не будет у них этого времени, ползком бы пополз в Горяевское…
Волнения начались сразу после Игнатовых похорон. Хоронили тихо, без почестей, на окраине сельского кладбища. Да и теми, кто пришел проводить его в последний путь, двигала совсем не любовь. Распоряжался всем Григорий Анисимович, нанял горьких пропойц, чтобы вырыли могилу, договорился с батюшкой. Вот только не с местным. Отпевать Игната Горяева приехал батюшка городской, Сосновский сказался больным. Так и вышло, что людей на кладбище было чуть: батюшка, Григорий Анисимович, Оксана, Настена и Дмитрий. А Вран, брат названый, не пришел. Не горевал по потере? Или боялся людей?
Люди стояли у кладбищенского забора серой мрачной стеной, сжимали в руках кто ружье, кто лопату, а кто и вилы. Чуть поодаль голосили бабы, разноголосый хор их проклинал убийцу и его приспешников. А когда Оксана и Настена вышли за кладбищенские ворота, вслед за проклятьями в них полетели первые комья грязи. Пока только грязи…
От разгневанной толпы женщин прикрывали Дмитрий и Григорий Анисимович, а саму толпу пытался сдержать Артемий. Дмитрий потом рассказывал, что не выдержал мальчишка, бросился к Настене. И Настена не выдержала. Чай, не каменное сердце у девочки! Ведь и так мучились друг без друга больше года. Но Дмитрий Артемия в поместье не пустил, да и сам вернулся в Сосновый, как только пересек границу Горяевского и увидел ведьму. Старуха держала обещание, путала пути, перекрывала лесные тропы. Чего ей это стоило, никто не спрашивал. Каждый из них, как умел, готовился к грядущей войне. Казалось им в то смутное время, что нынче большая опасность исходит от людей, а не от затаившегося в черной башне Врана.
А война грянула раньше срока. Степан уже начал вставать на ноги, а через день и вовсе надеялся встать в строй. Надоело ему валяться на печи, да и тяжкие думы не давали покоя. Он сидел на завалинке в тени от старой ели, когда увидел Злату. Девчонка шла, согнувшись в три погибели, обеими руками обхватив свой уже ставший заметным живот. Шла да не дошла, рухнула со стоном в десяти шагах, а кошка ее метнулась в избушку звать старуху, потом с громким мяуканьем бросилась к Степану под ноги.
Вдвоем со старухой они кое-как затащили Злату в дом, уложили на дубовый стол. А уж дальше все завертелось, да как-то без Степана. Какой из него помощник в таком-то деле? Справятся сами, на то они и бабы.
Да вот только не справлялись… Уже и вечер наступил, а не смолкали доносящиеся из избушки крики. И силу, что еще хранилась по углам, старуха давно израсходовала, а собственной силы у нее осталось чуть. У старухи осталось, а у Златы, похоже, не осталось ничего. Степан понял это, когда сначала стали тише, а потом и вовсе оборвались крики. Испугался даже, что померла девочка.
– Не померла. – Старуха вышла из избушки, не села, а упала рядом со Степаном. – В беспамятстве она, а дите не идет. Я уж и так, и этак его выманивала… – она покачала головой, а потом сказала шепотом: – Не знаю я, пограничник, что делать, как девочку спасать.
Она не знала, а Степан знал. Пришло время обратиться к совсем иной силе, силе науки. Только бы не опоздать!
До Соснового он добирался едва не ползком, как добрался, и сам не понял. Шибанул кулаком в дверь Дмитрия и упал на пороге без сил. Хорошо хоть Дмитрий оказался дома.
– Со мной пойдешь… Злате плохо…
Вот и закончилось время тайн. Какие тайны, если без Дмитрия ни Злате, ни ребеночку не жить?
Все, что знал, что запрещено ему было рассказывать, Степан рассказал по дороге. Ничего не утаил. Рассказывал, а на Дмитрия не смотрел. Тут уж такое решение… каждый его принимает сам. Вот Степан свое принял. Принял и любимую женщину, и ее дитя.
Дмитрий слушал молча, не понять, что думает. Даже если он после того, что узнает, Злату любить не сможет, все равно долг свой врачебный исполнит. Такой уж он человек…
А старухи перед избушкой уже не оказалось, вернулась к Злате. Занялось сердце от недоброго предчувствия, так сильно занялось, что Степан схватился за грудь. А Дмитрий схватил свой саквояж и решительно переступил порог.
Очень долго ничего не происходило. Степану казалось, что целую вечность. И звезды с черного неба смотрели на него насмешливо. Во что ты ввязался, человечек? С какими силами собрался бороться?
Наверное, он задремал, потому что от громкого детского крика испуганно вскинулся и едва не свалился с ног. Зря смеялись звезды! Получилось! Родилось дитя! Вот только рад этому дитю хоть кто-нибудь? Рада ли родная мать?
Распахнулась дверь избушки, и к Степану с серым свертком на руках шагнула старуха.
– Кто? – спросил он шепотом.
Прежде чем ответить, она долго молчала. Степан уж снова успел испугаться, подумалось, что Злата могла и не выжить. Дите есть, а матери нет…
– Девочка. – Старуха откинула с личика младенчика угол серой шали, показала Степану.
И правда, девочка! Такая же огненно-рыжая, как и ее мать. Это же хорошо? Ведь хорошо же, что дите похоже на мать, а не на отца?
– Плохо, – сказала старуха и снова укутала спящего младенчика в шаль.
– Почему? – он не понимал, никак не мог понять, что ж плохого, что дите нормальное, что не нужно никого убивать, брать грех на душу.
– Теперь он их сам убьет… – старуха баюкала серый сверток и смотрела на Степана печально. – Всех своих дочерей убьет. Никому не даст дожить до совершеннолетия.
– Почему? Он же говорил, что дочки ему не нужны.
– Это если две дочки, а когда три, то тут уже совсем иной расклад получается. Сын такому, как Вран, силы даст, а дочки… – старуха помолчала. – Не может у колдуна быть трех дочерей, никогда такого не случалось.
– Почему? – Сколько раз за эту страшную ночь он задал этот вопрос?..
– Потому что если девочек будет три, то рано или поздно в одной из них проснется такая мощь, перед которой никому не устоять. Или в ней, или в ее
