Куда идти? Узкие улочки городка вьются вдоль берега, и мне кажется, что мы не так уж и сильно удалились от порта. Заприметив большой дом, заметно возвышающийся над крышами соседних домов, бесстрашно ныряю под каменную арку входа, и перед моими глазами открывается просторный двор. Немного в стороне темнеет фасад не то конюшни, не то зернового амбара, если судить по запахам навоза и обмолоченного хлеба.
Прячась от жара восходящего солнца, двое мужчин расположились в тени той постройки и завтракают. Если не считать нескольких кусков лепешки, их завтрак состоит в основном из вина. Ведь после глотка воды обычно человек так не гримасничает. Мужчина помоложе, со светлыми голубыми глазами и копной волос, словно сделанных из свежей соломы, кривится после очередного глотка и наконец замечает нашу компанию. Он тут же информирует об этом того, что постарше. И хоть говорил он не в ухо, но так тихо, что я не смог разобрать слов, а судя по той прыти, с которой парень оказался за спиной старшего товарища – нам тут не рады.
– Хайре! – приветствую незнакомцев.
Моя рука касается груди, и, высоко подняв подбородок, я жду ответа. Слишком долго жду. За моей спиной свистит клинок, выходящий из ножен. Старший из эллинов делает шаг навстречу, и я слышу:
– Раука пати!
Не сразу понимаю, что незнакомец обратился ко мне по-сколотски. Он назвал меня светлым господином[53] и сейчас стоит ни жив ни мертв, склонив голову и скрестив на груди руки. И снова за спиной звякнул металл – вжик… Должно быть, Авасий вернул меч в ножны.
Я вежливо, как равного, попросил его вывести меня и других воинов за стены полиса и его хору. Пообещал ему заплатить, если укажет он место, где мы сможем напоить лошадей.
– Агапит проведет, – ответил незнакомец и невозмутимо, всем своим видом показывая беспечность, пошел к амбару.
Во мне шевельнулось странное чувство. То ли гнев, то ли раздражение, и я поймал себя на желании догнать наглеца и причинить ему боль. Скажу, что тогда овладел собой с трудом. Я снова и снова мысленно напоминал выученные когда-то положения о том, каким должен быть коммунист: «Коммунист всегда обязательно интернационалист. Его высокий дух, идейность, воля, убежденность, научная вера в большое общее дело делают его жизнь глубоко философско осмысленной, цельной и ценной, подлинно большой жизнью, а не мелочной – обывательской, мещанской, с мелкими заботами, ценностями и поступками» – вспоминал заученное когда-то, механически следуя за проводником. Парень, услышав старшего товарища, беспрекословно подчинился, и уверенный в том, что мы сразу же последуем за ним, вышел со двора усадьбы. А моя память подкидывала все больше и больше важных на тот момент цитат: «Коммунисты должны быть справедливыми, равными, демократичными не только друг к другу, но и ко всем людям труда, ко всем людям, человекам вообще, особенно к старикам и детям. Этим коммунист добивается уважения со стороны трудящихся, доверия со стороны людей».
И мне стало легче. Нет, я почувствовал себя просто замечательно. Умилялся запаху козьих кругляков, обильно покрывавших высушенную солнцем, вытоптанную тысячами ног и копыт землю улиц славного Калос Лимен, прелой соломы с крыш приземистых хаток и тем, что тут совсем не пахло морем и рыбой, как в Ольвии. Я словно вернулся назад, в родную деревню, где царили те же запахи, которые обычно сопровождают скотину – прелой соломы и навоза. День обещал быть солнечным. Копыта лошадей весело стучали по пересохшему грунту, поднимая облака пыли.
Миновали пригороды с их лачугами и одичалым от нищеты людом, и потянулись куда ни кинь взгляд поля мелких землевладельцев – потомков первых поселенцев-эллинов, живущих в аккуратных домиках с садиками и чистыми дворами. Из года в год эти люди обязаны были возделывать посевы, ухаживать за ними, собирать урожай и наполнять зерном бездонные закрома Херсонеса. Немудрено, что Калос Лимен восстал. Теперь эти люди будут жить и работать не для чужаков – херсонеситов, а только для себя!
А когда перед нами протянулись желто-бурые просторы непаханой степи, воины развернулись в лихую конную лаву и с гиканьем поскакали к блестящей на солнце белой полоске озерца.
– Мы заночуем тут, – сказал я проводнику и кинул ему серебряную монетку. – Приведи дека овец, и я куплю их у тебя.
Эллины в те времена еще использовали в качестве цифр буквы. «Дека» – означало десять. Агапит ответил:
– Если господин так желает…
Он не прощаясь, потрусил в сторону желтых от стерни, уже убранных полей.
* * *Ночью небо затянули облака. Звезды исчезли одна за другой, тонкий месяц поглотила тьма. Пошел дождь: неумолимый, резкий и густой. Косые струи полоскали землю, и пока мы пытались защитить пламя костра, прикрывая его попонами-шкурами, сами промокли, будто погрузились в воды озера, на берегу которого стояли лагерем, с головой.
Вода капала с края моего шлема, стекала по шее и забиралась под панцирь. Я невольно содрогался от холода. Заснуть было нелегко, и, сидя спиной к спине с Авасием, который точил свой меч, я старался расслабить тело, чтобы унять дрожь. Я заметил, что дождь поутих, когда услышал, как точильный камень со скрипом пополз вниз по лезвию.
– Пазака, когда все кончится, что мы будем делать? – спросил Авасий.
И снова я не смог ответить ему сразу, без раздумий. Ведь за этой войной, скорее всего, в этом мире нас уже ожидает новый вызов. Вряд ли мой друг мечтает вернуться к своей семье, и ни за что не поверю, что он хочет осесть где-нибудь на земле. На самом деле мне было нечего сказать Авасию. Сам я жил сегодняшним днем, ничего не загадывая на будущее. Так сложилось и там, в будущем: я жил, ни о чем не мечтая. На это не было ни времени, ни сил. Я учился, тренировался и сражался. Интересно, о чем мечтает моя тень, телохранитель и друг?
– Представь прямо сейчас, что все уже закончилось. Чем бы ты хотел заняться?
Авасий тоже не спешил с ответом. Какое-то время мы молчали, слушая дождь. Наконец, парень ответил:
– Я бы хотел увидеть, как люди живут за Понтом…
– Так и будет! – мне было приятно обещать ему это.
Обрадованный парень вскочил на ноги, а я, вдруг потеряв опору, чуть было не свалился на спину. Подумалось, что мечта Авасия – повидать мир, и мне по душе.
Казалось, рассвет никогда не наступит, а если и наступит, мы к тому времени так замерзнем и вымокнем, что не сможем шевельнуться. Но наконец-то небо по ту сторону озера стало слегка сереть. Этот серый цвет расползался, как пятно. Дождь все еще моросил, но уже в более тонких тучах на востоке образовался красный разрыв
