Вот почему уже в третью полночь кряду Смедз вышел на улицу с ведром краски. Рыба послал его пометить выбранные места знаком Белой Розы. Пусть все думают, что существует разгневанное подполье, готовое ответить на имперское угнетение.
В этот раз Рыба рассчитывал на нескорый, но мощный эффект. Он хотел, чтобы весь город услышал о подполье – и поверил, и обрел надежду. Главное, чтобы занервничали серые. «Остальное, – сказал Старик, – само собой как-нибудь сделается».
Смедз изобразил три цветка и направился домой. Еще несколько роз где-то нарисовал Рыба. Смедз намалевал две вчера и три позавчера, все в тех местах, где жители искренне одобрили бы партизанскую акцию. «Помаленьку, понемножку, – сказал Рыба. – Кирпичик за кирпичиком».
Вчера ночью Старику здорово подфартило. Кто-то прикончил на улице пару серых. Рыба наткнулся на мертвецов и каждому нарисовал белую розу на лбу – мнимые жертвы разжигаемого им мятежа.
Смедзу эта игра не нравилась – слишком опасно. Похитители клина и так интересуют слишком многих, опасность угрожает со всех сторон. В Весле уже проходу нет от охотников за сокровищами.
Но не эти мысли бередили его ум. Смедз размышлял над загадкой, которую ему подбросил Талли. Минувшим вечером кузен одолжил у него денег, уже в четвертый раз за восемь дней, да вдобавок крупную сумму и до того, как вернул предыдущий заем.
К «Черепу с костями» Смедз приближался осторожно – не хотел встретиться с любопытным капралом из «Ночных хищников», как было в первую ночь.
Быстрый взгляд из-за угла. Так и есть – капрал со товарищи засиделись на веранде. Значит, надо идти длинным кружным путем, проскальзывать через черный ход.
Тоже не слишком удачный вариант. По пути Смедз обнаружил проблему. Впрочем, было бы куда хуже, если бы проблема обнаружила его.
Позади «Черепа с костями», в начале узкого и грязного проулка, слонялись двое. Смедз непременно наткнулся бы на них, если бы один не кашлянул, а другой не велел ему заткнуться.
Что они тут делают?
Не было ни малейшего желания спрашивать. Смедз устроился в тени ждать, когда незнакомцы уйдут.
Миновало полчаса. Час. Ничего не происходило. Лишь время от времени повторялся кашель и приказ замолчать. Этим двоим было скучно. Смедз уже клевал носом.
Вдруг прибежал третий.
– Идет, – сказал он, и метнулся в сторону, и укрылся не далее чем в восьми футах от Смедза.
Того вмиг отпустила сонливость. И верно, кто-то приближается. Под хмельком, судя по шагам. И по тому, что он говорил сам с собой.
Смедз едва не ахнул, когда его узнал. А в следующий миг Тимми угодил в засаду, на него набросились так быстро, что он не успел даже пикнуть.
Смедз едва не выпрыгнул из своего закутка. Он привстал, взялся за нож. Но тотчас опомнился: если и прикончит одного, остальные двое расправятся с ним. Ох, гадство! И что же теперь делать?
Смедз решил проследить. Узнать, куда они затащат Тимми, вернуться за Рыбой и… услышать от Рыбы: «Нет у тебя яиц, парень».
Надо идти следом. А там – по ситуации.
Он не знал, кто эти люди, но догадка громко стучалась в сознание: быки, нанятые каким-то вольным искателем серебряного клина, затеявшим допросить культяпых горожан.
Идти за шайкой оказалось легче, чем ожидал Смедз. Тимми всю дорогу сопротивлялся, мешая похитителям уделять должное внимание происходящему вокруг.
Да и недалеко они ушли, всего лишь на четверть мили. Здесь пострадавшие от пожара строения были обречены на снос, но еще не тронуты рабочими командами. Они пребывали в столь плачевном состоянии, что ими брезговали даже бродяги.
В один из таких домов затащили Тимми. Смедз смотрел на это из тени и ломал голову над вопросом: «И что теперь?» В голове звучали слова Рыбы: «Мы сейчас боремся за выживание».
Смедз не считал себя бойцом. От драки он уклонялся, если была такая возможность. Если возможности не было, ему обязательно доставалось на орехи. Не хватало сил, а может, и желания победить – даже когда прижимали к стенке.
И сейчас он вспомнил всех своих обидчиков, всех, кто его оскорблял, отвешивал оплеухи, заставлял искать пятый угол. А ведь Смедз даже не понимал, за что бьют, ведь он не сделал этим людям ничего плохого.
Внутри всколыхнулась старая злоба, заклубились миазмы жгучей ненависти, родились щекочущие нервы фантазии о мести.
Один из незнакомцев вышел из здания, помочился на дорогу, отступил назад и прислонился к стене. В его движениях отсутствовала целеустремленность, он просто топтался. Не был настороже, как полагается часовому.
Смедз на ватных ногах поплелся вперед, совершенно не представляя себе, как действовать. Разве что трястись и стучать зубами от страха. Он споткнулся, упал коленом на битый кирпич, не удержал жалобного ругательства. И вдруг его охватило воодушевление, заглушив острую боль. Смедз встал и двинулся дальше, спотыкаясь, хромая, что-то бормоча.
Он шел прямо на незнакомца и напевал:
Крестьянская дочка жила на селе,Рассталась с невинностью навеселе…Головорез насторожился, но не сдвинулся с места.
Смедз шлепнулся на задницу, хихикнул, встал на четвереньки, рыгнул, изображая приступ рвоты, двинулся вперед на карачках и наткнулся на стену футах в десяти от бандита. Отшатнулся, бормоча ругательства, уставился на стену, будто недоумевал, откуда она тут взялась. Оперся на нее ладонью и враскачку двинулся к головорезу. В четырех футах застыл с изумленным видом, будто только что увидел человека, следившего за ним скорее с веселым презрением, чем с опаской.
Смедз ойкнул, надеясь, что это будет принято за возглас изумления и испуга, и молча возблагодарил всех богов за то, что бандит оказался не из знакомых. Этот тип, судя по повадкам, из тех, кто не упустит случая под видом помощи вырубить и обчистить прохожего. Только бы не ошибиться…
Смедз опять споткнулся и рухнул на четвереньки.
– Эй, старина, да ты, похоже, перебрал. – Бандит шагнул к нему.
Смедз шумно рыгнул. В его голове снова заговорил Старик Рыба: «Как в женщину. Вводи, не коли».
Незнакомец протянул руку. Он не видел ножа в ладони у Смедза. Тот навалился на него и надавил на рукоять, вгоняя клинок между ребрами, в сердце. Какая-то часть рассудка сохраняла полное спокойствие, направляя руку. Другая часть была охвачена ужасом и растерянностью; для нее исчез окружающий мир. И лишь одна связная мысль пробивалась сквозь хаос: это вранье, будто с каждым разом убивать все легче.
Опомнившись наконец, Смедз сообразил, что прошел добрые сто футов, волоча за собой дергающееся в конвульсиях тело.
– Какого хера я делаю?..
Да труп прячет, конечно. Ведь это только начало.
Он услышал приглушенный крик боли и догадался, что мглу, окутавшую его разум, чуть раньше разорвал такой же точно звук.
С предельной осторожностью, с сосредоточенностью крадущейся кошки Смедз вошел в дом. Он разделил свои чувства, не позволил им терзать себя, когда кричал Тимми. Нет,
