руки. Щелкнула зловонная пасть, норовя откусить нос. Не проняло. И лишь когда чертова баба вцепилась ему в волосы, начала сдирать скальп, врезала кулачком в живот, он начал понемногу соображать. Ох уж эти бабы. Хуже вина – то бьет в голову, а эти куда попало! Он отвесил гражданке звонкую оплеуху – с такой силой, что у той дернулась голова, едва не отвалившись от туловища. «Никогда больше не буду бить женщин», – мелькнула стыдливая мысль. Ну да, неспортивно. Кто бы знал, откуда взялись силы? Шейные позвонки он ей, похоже, свернул: чертовка рухнула, стала извиваться, как разрубленный червяк. Истошно завопил какой-то замухрышка, начал трясти Артема как грушу. Он ударил вполсилы, но тот уже намертво в него врос. Он ударил сильнее, зверея, распаляясь, пропустил плюху по голове, отчего окончательно взбеленился, попер в контратаку. Схватил засранца за ворот, тряхнул, выводя из равновесия, швырнул в стену. Замолотил кулаками, разбил нос еще одному засранцу. Отступать эти твари не умели в принципе: лезли даже ползком, хватая за ноги, хрипели, плевались. Он бил пятками, вдавливая их в пол, что-то кричал, матерился, как портовый грузчик… Сполз по стеночке, равнодушно наблюдал, как Павел расправляется со своим соперником, оказавшимся чересчур уж прилипчивым – методично наносит удары по физиономии, коверкая нос, разбивая в крошево зубы, явно отдыхая при этом душой…
Он очнулся, когда Павел кузнечиком прыгал вокруг него и с беспокойством тряс за плечо.
– Артем, ты что? Вздремнуть собрался?
– Головушка не варит, Пашка, – прошептал Артем, – чужая она, давит сильно, сейчас лопнет…
– Терновый венец жмет, понятно, – хмыкнул Фельдман, – а бежать, однако, придется. Вставай, лежебока, не отлынивай. Ты же не головой побежишь…
Они опять бежали, Павел усердно наступал Артему на пятки. Внезапно схватил его за шиворот.
– Стоп, машина… Большая вентиляционная решетка – не меньше метра в обхвате. Ветер завывает, поток воздуха – неплохо продувает мозги.
– Вывернем эту хренотень… – хрипел Фельдман, хватаясь за стальную раму, – или у меня что-то с глазами, или держится она на честном слове. Помоги же, Артем, – взмолился он, – Не могу же я за тебя делать всю работу…
Рыча от натуги, они свернули решетку, отшвырнули ее в сторону. Ползли по узкому тоннелю навстречу ветру, одолевая сопротивление, задыхаясь от избытка свежего воздуха. Их встречала лунная ночь, звезды, неровная цепочка скал по фронту, практически слившаяся с иссиня-черным небом.
– Ты слышал взрывы, Артем? – теребил его Павел, дергая за штанину. – Не чудится, нет? Я слышал несколько взрывов… Я точно слышал несколько взрывов!
Артем не слышал никаких взрывов. Муть стояла в голове. Он уже ничего не видел и не слышал. Павел, чертыхаясь, пошел на обгон. Прижал его к стене, врезал ботинком по скуле. Чуть не застряли в узком тоннеле…
– Осторожно, Артем, здесь крутой спуск. Это холм, не вижу, что там внизу… Ах ты, мать честная, да тут не меньше километра до дна…
Павел развернулся, чтобы начать схождение не головой, а ногами, жаловался, пропадая в ночи, на пошатнувшееся здоровье, на долгие лета, на то, что с определенного возраста вопрос здоровья – вопрос уже не медицины, а веры. Впрочем, с верой с некоторых пор у него полный порядок, чего и другим желает…
Он вцепился в огрызок скалы. Ни выступов, ни пазов для хвата. Начал неуклюже переносить ногу в пропасть. Склон вполне терпимый, градус наклона щадящий, вот только ногам уцепиться не за что. Кусок скалы, за который он держался обеими руками, внезапно затрещал, пришел в движение, вывернулся вместе с глиной. Он не был частью монолита. Артем заскользил вниз. Словно с горки на саночках. Но ему казалось, что он падает вверх. Нога зацепилась за какой-то выступ в холме, его развернуло, и он покатился. Никаких особых эмоций в голове. Ну подумаешь, упал… Он катился довольно долго, обдирая бока, бился головой о камни, постепенно соображая, что не так страшно падение, как его резкое прекращение. «А ведь действительно какие-то взрывы», – лениво отметил он за мгновение до того, как голова повстречалась с огромным валуном, последовала яркая вспышка, и свет погас окончательно…
Богатырскому сну мешали непоседливые ангелы, которые мельтешили перед глазами, размахивая над вздымающимся огнедышащим драконом атрибутами Марии: зеркалом истины, вратами рая, башней Давида, сиянием солнца, звездой морей. А потом примчался всадник на белом коне, пронзил копьем огнедышащего дракона, и Артем начал медленно выходить из спячки. Открыл глаза, обозрел потолок, стену с «жизнеутверждающими» миниатюрами Ганса Гольбейна Младшего, собравшийся «консилиум». Вытянул руку из-под простыни, прощупал голову. Повязка. Немного сконфуженно заглянул под простыню. Ни гипса, ни бинтов, и даже имелся необходимый минимум одежды.
– Не отрезали, не волнуйся, – пошутил Павел.
Артем лежал в собственной спальне, расположенной на втором этаже замка Гвадалон. Замок, помнится, находился на севере Франции и не имел никакого отношения к румынским Карпатам. Окно было открыто, свежий ветерок теребил тюлевые занавески, которые повесила на прошлой неделе Селин Шаветт. Ощущалась близость моря.
В спальне, помимо его бренного тела, присутствовали трое. Первый: дворецкий Калуа, прямой, как штык, губы поджаты и такая физиономия, словно уже уволился. Второй: Павел Фельдман (куда без него?), бледный, как гашеная известь, с полоской пластыря поперек лба, но старательно (как-то даже чересчур) улыбающийся. Третий господин имел особую примету: загадочную улыбку. Он сменил черный костюм на бледно-серый, обзавелся короткой стрижкой, но благодаря особой примете был вполне узнаваем.
– Без вас, господин Гергерт, даже не умрешь спокойно, – пробормотал Артем и откинул голову.
Когда он вновь открыл глаза, дворецкого в спальне не было. Видимо, уволился. «Отлично, – подумал Артем, – еще разок, и пропадет Гергерт. Или Пашка. И появится женщина с завязанными глазами и весами в руках».
– Здравствуйте, Артем Олегович, – произнес Гергерт, – глупо спрашивать о вашем самочувствии…
– Что, дружок, – склонился над ним Фельдман, – хочешь узнать свое прошлое? Лучше не спрашивай. Твое прошлое было темным и безрадостным. Будущее… гм, догадайся сам.
– Догадываюсь, – простонал Артем, – вместе по невзгодам пойдем… И сколько же лет я провалялся в коме?
– Часов семь, – охотно отозвался Гергерт, – вас доставили до Кале чартерным рейсом небольшой частной авиакомпании «Севиль», занимающейся грузовыми перевозками. Там работают наши люди. А из Кале вас привезли домой в закрьтом…
– И опломбированном, – подмигнул Фельдман.
– Фургоне, – покосился на него Гергерт. – А вы подумали – в гробу? Ну что ж, поначалу у нас было такое желание. Вы так ударились головой, что чуть не испустили дух. Когда наши люди нашли вас в овраге, вы были вылитый мертвец, и ваш приятель зачем-то делал вам искусственное дыхание и патетично взывал к Всевышнему.
– Я просто переволновался, – смущенно объяснил Фельдман, – этот авантюрист обещал мне баснословные деньги. У него же снега зимой не выпросишь! Мы сколько раз ему советовали поступать так, как поступал великий скульптор Донателло. Он вешал кошелек с деньгами у дверей своей мастерской, и лучшие друзья и ученики брали из кошелька ровно столько, сколько им нужно, а потом ходили в народ и прославляли щедрого ваятеля…
– Специалисты сказали, что у вас обширное сотрясение мозга, – нахмурился Гергерт, – по счастью, без гематомы и кровоизлияния…
– Но часть мозга придется удалить, – опять вмешался Фельдман, – ты даже не заметишь. Подумаешь, часть мозга. Она тебе все равно не нужна.
– Ладно, – поморщился Артем, – хватит издеваться над больным человеком. Вы прекрасно выглядите, господин Гергерт. Находите время следить за собой? Как дела на незримом фронте?
– Как у ваших депутатов, – негромко рассмеялся ответственный работник тайного судилища, – живем, работаем, думаем о народе.
– У вас такое загадочное лицо… Хотите предложить еще одну работу?
– Ну полноте, Артем Олегович. Мы же не звери. Отдохните, наберитесь сил, съездите, если хотите, на историческую родину. Вы славно поработали.
– Да и вы неплохо… Может, расскажете, господин Гергерт, что там приключилось под занавес в
