К вечеру, когда они вернулись от главы, выяснилось, что палатка занята, а нехитрые пожитки Влада, Семена (его-то за что?!), рюкзак и сверток Кая аккуратно выставлены вон.
– Проверю тщательно, – предупредил сталкер, гипнотизируя закрытый полог. – Если что пропало, убью.
Сказал очень спокойно, но у Симонова пробежал по спине холодок, а из палатки немедленно вылез Егор Стрижов и пояснил, что сам не при делах, просто у него ж пополнение семейства, третьего ждут, вот Винт и предложил свою палатку: мол, зачем она мужикам здоровенным, семейным нужнее.
– Винт сказал: вы, ребятушки, не против, и сами просили вещи собрать и… не стесняться, в общем, – пролепетал Стрижов, тщательно пряча взгляд. – Я честно все собрал, а в ваш рюкзак, сталкер, даже не заглядывал. Правда!
Глаза у Егора были честные-честные. Потому ему даже Влад не поверил, а Кай… Кай был достаточно умен, чтобы не скандалить. Он лишь очень внимательно проверил, все ли на месте, пересчитал патроны и, не отыскав ночника, потребовал:
– Мой фонарик сюда. Живо.
– Ой, так это ваш… – с сожалением в голосе сказал Егор. – Я думал, Винта… хотел одолжить, а то ребенок же родится, средь ночи просыпаться будет, без света же неудобно…
– Я жду, – напомнил тот.
Стрижов помялся, промямлил:
– Но ребенок же… – однако поняв, что на жалость давить бесполезно и страшного пришлого сталкера не проймешь, исчез в палатке и почти сразу появился с ночником, еще и добавил: – Простите.
Кай кивнул, убрал ночник в рюкзак, потом взял свои вещи и Семена.
– Если что-нибудь пропало у моих спутников, то вернутся не они, а я, – предупредил он.
– А вы совсем не хотите войти в положение, да?! – послышался из палатки возмущенный голос жены Стрижова: тонкий и дребезжащий, совсем как у женщины, предупреждавшей о прибытии поезда, из кошмара Влада.
– В ваше? – уточнил сталкер и, дождавшись подтверждения, воскликнул: – Боже упаси! – и уже серьезно ответил: – Я терпеть не могу халявщиков. Беременность же естественна для женщины и смягчающим обстоятельством для воровства не является. Короче, я предупредил: обнаружится пропажа, явлюсь лично. Станете отпираться, обыск, разумеется, не устрою, но пойду к главе и попрошу разобраться. Впрочем, в известность я поставлю его в любом случае: поскольку вещи собирали и выставляли именно вы и, соответственно, косвенная или прямая вина все равно ложится на вас, – затем он повернулся к Симонову и вопросительно приподнял бровь: – На севере за воровство или пособничество в оном изгоняют. И это, скажу я тебе, не самое худшее. У бандитов, например, отрезают ухо, палец, руку, а то и вообще – он провел ребром ладони по горлу. – У красных сразу расстреливают, вне зависимости от ценности пропажи. А у вас как?
– По идее, выгоняют, – глухо ответил Влад. В нем сейчас боролись два противоположных чувства. С одной стороны, Кай был абсолютно прав, а Стрижов действительно был виноват, как и его жена, наверняка и прихватившая чужое (водилась за ней склонность прибирать все плохо лежащее). С другой – все же у них семья, ребенок, как можно не помочь и отказать в какой-то малости? И выходило, что гад именно Кай, поскольку мог бы и обойтись без своего фонарика. Как именно следует реагировать, парень пока не выбрал. По-хорошему со Стрижовыми вряд ли вышло бы договориться, не услышав в ответ ругани. Просто Кая они откровенно побаивались и потому скандалить открыто пока воздерживались.
– Но у вас держат. Почему?
Влад все же взял себя в руки и попробовал трезво оценить ситуацию. Получилось невероятно просто и легко. И Кай оказался прав. Именно так и следовало говорить с этими людьми – жестко. Иначе попросту ничего не вышло бы. Влад удивленно моргнул, пораженный собственными мыслями, а потом губы его словно сами собой растянулись в злой ухмылке, очень похожей на ту, какую сейчас демонстрировал сталкер:
– У нас почему-то считают, что дерьмо не воняет, пока в него не вступишь.
Вообще-то он собирался использовать выражение «не выносят сор из избы», вычитанное когда-то, но сказал, как уж получилось.
– Щенок… – припечатал Стрижов, но Симонов не обратил на него внимания.
Оказалось, пока он думал, погрузившись в себя, тот вытащил из недр палатки две кружки, одеяло, спальник Семена и древний значок с Фрунзенской, который Владу подарил Василий Петрович. В окантовке рыже-красного пламени находилась лысая голова. Василий Петрович утверждал, будто Влада назвали в честь изображенного на значке, а еще утверждал, что весь метрополитен носит его имя.
– Значок-то вам зачем?! – вырвалось у парня.
– Старшей понравился, говорит, «красивый», а тебе, твареныш, для деточки жалко, – завыла по-прежнему скрывающаяся в недрах палатки жена Стрижова.
– Пятилетнему ребенку колющий предмет? – задумчиво проговорил Кай, обращаясь к Стрижову. – Либо твоя жена – идиотка, либо ты – глупец. С другой стороны, растить детей всяко сложнее, чем их делать, выбивая для себя привилегии, – и, не слушая ответа отца семейства, велел: – Придет Семен, отправьте к главе, мы у него будем.
Оставшийся скарб он упаковал сам, покидав в спортивную сумку Семена, как говорится, не глядя; значок протянул Симонову, но тот покачал головой. Пусть он и держался за прошлое, и любил эту по нынешним временам абсолютно бесполезную вещь, но теперь ее словно в помои опустили. При одной мысли, что ее касался Стрижов или его жена, становилось тошно.
– Как хочешь, – бросил Кай и приколол значок к сумке Семена. После этого, накинув лямки рюкзака и свертка на правое плечо, а самую длинную ручку сумки – на левое, он пошел прочь.
– Сволочь, ублюдок… хуже твари… – неслось из недр палатки. Стрижов молчал и буравил спину сталкера. Умей он убивать взглядом… хотя нет, все равно ничего не сделал бы.
Влад поспешил вслед за Каем. Тот криво усмехался, а потом спросил:
– Осуждаешь?
– Нет, – твердо ответил ему парень и удостоился всего одного слова:
– Хорошо.
Глава 12
Щербин встретил их участливо, пусть и удивился слегка, с чего это вернулись недавние гости, с которыми все утрясли и порешали. Его палатка была самой вместительной и высокой на станции. Чтобы войти в нее, не требовалось даже нагибаться. Внутри могло просторно расположиться до двенадцати человек одновременно. За ширмой с изображением черного летающего ящера-мутанта находилась раскладушка и комод – пространство, которое глава отвел лично себе. Оставшееся место – приемная, где находились тяжелый стол с несколькими выдвижными ящиками, черное кресло на колесиках для хозяина и шесть стульев для посетителей. На брезентовой стенке висела схема-карта метрополитена, серая линия выделялась особенно, а напротив Нагорной жирнел большой знак вопроса, нарисованный зеленым маркером. Под картой стояла тумбочка с вазой, полной искусственных цветов.
Узнав причину повторного визита, глава покачал головой и посетовал, обращаясь к Каю:
– Вы уж извините за недоразумение. Палатка действительно отдана Винту,
