Вера сидела за столом и что-то писала в одной из медицинских карт. Услышав звук открывающейся двери, она машинально подняла голову и посмотрела на посетителя. Их взгляды встретились. Глеба словно ошпарило кипятком изнутри, и кровь бросилась в лицо. Он давно не видел Веру так близко, с того самого дня – дня несостоявшейся свадьбы. Но стоило ему взглянуть ей в глаза – и словно не было этого долгого года. Только вчера он стоял перед ней с гадкой усмешкой и диктовал свои условия. А она, в светлом праздничном костюме, беспомощно теребила свадебный букетик и не замечала осыпающихся на пол цветов. Он говорил, будто плевался ядом, и с каждым его словом ее лицо теряло человеческие черты и превращалось в камень. Он тогда не думал о ее чувствах, он с наслаждением топтал поверженного врага. Но сейчас ему стало мерзко от самого себя.
– Что тебе надо? – спросила Вера, не спуская с Глеба настороженных глаз. – Ты и здесь меня выследил?
Глеб ничего не ответил. Ему было нехорошо. Ноги ослабли и тряслись противной мелкой дрожью, мокрые ладони постоянно приходилось вытирать о джинсы, в ушах стоял странный гул.
– Что ты от меня хочешь?! – воскликнула Вера дрожащим от гнева голосом. – Что я должна сделать на этот раз? Уехать? Что ты опять задумал, маленькое чудовище? Ты понимаешь, что ты не даешь нормально жить своему отцу?
Глеб облизнул пересохшие губы. Его мутило, как будто он перекатался на каруселях, и все звуки доходили до него как сквозь вату. Он бессильно сполз по косяку вниз и закрыл глаза, чтобы унять тошноту. Глеб пытался взять себя в руки, собраться с силами и встать, но у него ничего не получалось. Вдруг в нос ему ударил резкий запах, он отпрянул в сторону и открыл глаза.
– Это нашатырный спирт, – сказала Вера, протягивая ему мокрую ватку. – На, еще понюхай.
Глеб отрицательно замотал головой. Эта гадость прошибла его насквозь, от носа до макушки. Но голова, как ни странно, прояснилась, и тошнота отступила.
– Ты заболел? – спросила Вера, помогая ему подняться. – Тебе плохо? Ты весь мокрый.
– Нет, все нормально, – нервно сглотнул Глеб, опускаясь на жесткую кушетку.
– А что ж тогда в обморок падаешь?
– Никуда я не падаю. Голова просто закружилась. От жары.
Глеб прислонился вымокшей майкой к стене. Ага, от жары, как же! Сегодня на улице всего двадцать пять градусов. Но не мог же он сказать ей, что просто боялся увидеть ее. До такой степени боялся, что ему стало плохо. Он никогда не думал, что душевное состояние может так сильно повлиять на физическое. Неужели отец не врал, что Вера целых два месяца болела после его выходки и практически не вставала с постели?
Вера налила из графина воды и протянула стакан Глебу. Тот с жадностью выпил.
– Предупреждаю тебя сразу – о твоем визите я обязательно расскажу отцу, – жестко сказала она, забирая стакан. – Я больше не позволю над собой издеваться.
Глеб посмотрел ей в глаза. Они были холодными и враждебными. Это вообще была не та Вера, которую он знал в Вольске. На него смотрела незнакомка, решительно настроенная и готовая дать достойный отпор. Глеб вдруг успокоился. Он понял, что у него ничего не получится.
– Говори, зачем пришел, или уходи, – потребовала Вера.
– Я пришел за помощью.
– За помощью? Ко мне? Ты адресом не ошибся?
– Мне больше не к кому обратиться.
– Думаю, что тебе стоит уйти.
– Я уйду. Я знаю, что мне ты помогать не будешь. Но у меня есть друг. У него сегодня в три часа умрет дед. От сердечного приступа. Может быть, не ровно в три, но точно в промежутке с двух до трех. Если до приезда скорой с ним побудет врач, сделает укол или что-то еще, может быть, появится шанс его спасти. Другу тринадцать лет, он сам не справится. Он очень меня просил поговорить с тобой, поэтому я пришел. Хотя и знал, что это бессмысленно, – сказал Глеб голосом, лишенным всяких эмоций.
– Это розыгрыш? – Вера странно взглянула на него.
– Если бы. Можешь завтра проверить. По всему поселку будут видеть некрологи. Его дед – профессор Карасев, известный человек. А мой друг всю жизнь будет думать, что дед умер из-за него.
– Но с чего ты взял, что он умрет?
– Потому что два дня назад его хоронили.
– Кого? Профессора, который умрет сегодня в три?!
– Да.
– И ты хочешь, чтобы я поверила в этот бред?
– Вот адрес. – Глеб встал, подошел к столу и черкнул пару слов на клочке бумаги. – Можешь сходить туда сегодня вечером и убедиться. Тогда ты поверишь. Только будет поздно, и ничего нельзя будет изменить. А сейчас еще есть время. Ведь нельзя лишать человека последнего шанса из-за плохого отношения ко мне.
Вера недоверчиво покачала головой.
– Мне кажется, это твоя очередная уловка, чтобы от меня избавиться. Только не могу понять, что ты задумал на этот раз.
Глеб, глядя мимо Веры в окно, глухо сказал:
– Я знаю, как это звучит. Но весь ужас в том, что это правда. Я уже пятнадцать дней живу назад. Я и еще два моих одноклассника. Последний нормальный день был двадцать третьего мая. А потом включился обратный календарь, наступило двадцать второе мая, потом двадцать первое… А теперь уже восьмое. Поэтому мы знаем, что должно случиться и когда. Мы не хотим этого и пытаемся выбраться. Но никак не можем. Нам никто не верит и никто не помогает. И во всем виноват только я один.
Он побрел к выходу. Вера ошеломленно молчала. У двери Глеб задержался.
– Ты должна знать, – с безысходностью в голосе произнес он. – Если получится так, что мы не выберемся и я докачусь до прошлого апреля, до того самого дня… В общем, я этого больше не сделаю. У вас будет свадьба.
Глеб вышел, не закрыв за собой дверь. Когда он был в конце коридора, Вера окликнула его.
– Я приду, – сказала она.
Лена сидела на лавочке возле подъезда Карасевых с двух часов. Сейчас было уже без двадцати три. Каждые десять минут в окне второго этажа появлялось напряженное лицо Юрасика. Он кивал Лене, знаками показывая, что пока ничего не происходит, и снова исчезал. Лена нервно хрустела пальцами – вот-вот должно случиться что-то ужасное и непоправимое, а у них нет возможности ни предотвратить, ни исправить это. Она увидела, как к подъезду несется Глеб и обрадовалась – все-таки пришел. Хоть какая-то поддержка.
– Я утром был у Веры, – сказал он, присаживаясь рядом с ней.
– Правда? Какой ты молодец! – воскликнула Лена, но,
