Немного, конечно, но достаточно для того, чтобы продолжить расследование.
– Это мое любимое место отдыха, – ляпнул Чинарский. – Привет Александру.
Он резко развернулся и вышел со двора.
Александр сполоснул под краном портулак. Он любил это растение. Более всего Александра восхищали его сочные, округлые, упругие листочки. Портулак был прекрасным компонентом для овощного салата. Но сейчас это растение интересовало Александра в плане изготовления крема. В дело шли только листья. Стебель – тускло-свекольного цвета – был несколько грубоват.
Для начала Александр очистил от кожуры и семечек два средних огурца, пропустил их через соковыжималку. В стоящий на огне сотейник влил полстакана сливок и две чайные ложки жидкого белого меда. Следом – огуречный сок. Добавил сахара, на кончике ножа – корицы. Когда смесь закипела, он убавил огонь и занялся портулаком. Александр три раза пропустил его листики через мясорубку. Потом добавил в кипящую смесь. Затем настала очередь фисташек. Он измельчил их в миксере и ссыпал на тарелку. Дав покипеть содержимому сотейника пять минут, выключил огонь и, достав венчик, принялся взбивать чуть растопленное сливочное масло. Остудив смесь, он всыпал туда измельченные фисташки, а потом выложил в сотейник сливочное масло. Принялся тщательно смешивать. Когда смесь приняла гомогенный вид – стала малахитово-сливочной и достаточно густой, – он приготовил из портулака треть стакана свежего сока. И влил в сотейник. Снова перемешал, взбил и поставил в холодильник.
Этот рецепт родился в голове Александра так, как у поэтов рождаются стихи, а у художников – цветовое решение какой-нибудь композиции. Александру явилось откровение. Оно осенило его зелеными веточками портулака, раскинуло над ним полог фисташковой пыли. Рецепт крема был разработан им, когда он лежал на диване, то есть умозрительным, а не экспериментальным методом. Вчера он приготовил крем в минимальном количестве – только для того, чтобы убедиться, что снизошедшая на него благодать имеет вполне отчетливое вкусовое качество. Хотя, смешивая в воображении разные элементы крема, он взвешивал на весах своего чувствительного языка и неба граммы и миллиграммы возможной гармонии. Александр мысленно брал огурец, сливки, мед, фисташки, портулак, воскрешал их чистый вкус, затем приступал к определению вкуса, рождаемого смесью одного продукта с другим, пока не соединил и не испробовал окончательно установившуюся гамму.
Прозрачная свежесть огурца уравновешивала пряную восковую клейкость меда, окисляла матовую белизну сливок, которым мед, в свою очередь, придавал карамельно-игривый привкус детства. Корица своей коньячной терпкостью и густотой могла бы сдвинуть это шаткое равновесие в сторону большей сладости. Если корица и придает сладкому кофе тонкую кислинку, то только потому, думал Александр, что кофе сам по себе горький. Его горечь уравновешивается сахаром. И не просто уравновешивается, но приобретает переливчатый, неоднозначный вкус. В случае же с кисло-сладким огурцом, медом и сливками корица, взятая чуть в большем объеме, чем нужно, могла бы привести к утрате одного из лучей, образующих гармонию спектра. Поэтому Александр добавил корицы на острие ножа.
Потом Александр мысленно пожевал портулак. Слабо-кислый вкус его был столь же деликатным, как и восходящая к освежающей нейтральности аура огурца. Они могли не просто идеально дополнить друг друга, но и посоревноваться. Смешиваясь, огурец и портулак не уничтожали друг друга, перетекая в некое травянисто-кислое единство, а дивно мелькали, то заслоняемые, то приоткрываемые друг другом. И тогда молочная кислинка портулака по-новому озвучивала бледно-зеленый вкус огурца, выводя на первый план его скрытую сладкую сердцевину.
Язык и небо Александра были полем, на котором складывались калейдоскопические узоры вкусовых сочетаний. Они с восторгом приветствовали податливо-жирное, скользкое тепло растаявшего масла. На гребне нежного вкуса то и дело возникали прохладные искорки. И пока масло принимало в свое мягкое чрево зеленые брызги огурца и портулака, эти искорки, противящиеся всепоглощающей медовой ванили, очерченные слабым контуром фисташек, зажигали на кончике языка тонкие свечи свернутой в клейкий кокон листвы. Звенели бубенчики корицы, и ананасово-зеленые волны масла, меда, огурца и портулака осыпались окисленной медной стружкой. Язык преследовал растворяемую в слюне гармонию, в которой все ярче сияла сливочная основа. И чтобы напомнить заключительным штрихом о присутствии портулака, Александр решил влить в сотейник немного сока. Пресыщенное вибрацией прежнего вкуса, небо получало короткий капризный шлепок свежего портулака.
Александр зажмурился от наслаждения. Этот крем великолепно подойдет к сдобным коржам, куда он добавит фисташек.
Он так увлекся этим кремом, что, покупая портулак, забыл о том, что необходимо также купить и грейпфрут. Крем из цитрусовых пока ему не удавался, и Александр, погруженный в процесс извлечения из масла, фисташек, портулака и огурца идеального вкуса, пренебрег всем остальным.
Только теперь, когда зеленое чудо остывало в холодильнике, он вспомнил о грейпфруте и имбире. Надеясь, что пролитый луч откровения тронет отблеском и неудавшийся рецепт, он оделся и вышел на улицу.
Глава XXV
Разговор с Марией Митрофановной во многом разочаровал Чинарского. Он вернулся домой, чтобы снять непривычный для него прикид и облачиться в свое замызганное, но удобное тряпье. Ему ничего не оставалось, как скитаться по Коммунистической. Рано или поздно, рассуждал он, этот франт должен будет появиться. Это в воскресный день люди обычно не ходят на работу. Они могут пойти в кино, в театр, в парк, да просто выйти погулять. А что уж говорить об извращенце, который только и делает, что высматривает новую жертву, если, конечно, в это время не снимает скальп с уже найденной! Сегодня же был обычный будний день, поэтому он должен был рано или поздно выйти из дома.
Чинарский купил, как обычно, пиво и, хлебая его, вышел на Советскую. Купил в киоске газету. Потом дошел до пересечения Советской с Коммунистической и облюбовал уже знакомое ему местечко рядом с продуктовой палаткой. Устроившись на лавочке, закурил, развернул газету. В ней о маньяке ничего не сообщалось. Чинарский облегченно вздохнул. «Может, этот молодчик затих навсегда?» – с иронией подумал он.
Наступило время анализа. Что он имел? Запах мантауры, которой пропах этот пидор, улицу Коммунистическую, на которой он живет, и экс-домохозяйку, толком ничего не рассказавшую о своем ненаглядном мальчике. Чинарский качнул сокрушенно головой и закурил вторую сигарету. Нет, он слишком многого хочет! Разве мало – иметь такие данные о молодчике, который терроризирует весь город? Рано или поздно Саша пройдется по Коммунистической, а он, Чинарский, его увидит. Вот только доказательств вины этого франта у него не было. Запах есть запах, его к делу не пришьешь. Сколько еще времени придется выслеживать кулинара!
Чинарский поднес горлышко бутылки ко рту, хлебнул пива и чуть не поперхнулся. На противоположной стороне улицы он узрел очкарика. Тот только что вышел из двора – чуть ли не напротив палатки, у которой сидел Чинарский.
На Александре была синяя короткая куртка и джинсы. Он шел быстро и сосредоточенно.
Чинарский встал и двинулся следом, не меняя тротуара. Так будет надежнее. Он даже не успел избавиться от бутылки. Но там еще оставалось пиво, поэтому он решил, что так будет даже лучше.
Чинарский шел, и сердце радостно трепетало у него в груди. Больше он не упустит этого извращенца!
Пройдя два квартала, Александр перешел через дорогу и вошел в помещение Центрального рынка. Чинарскому ничего не оставалось, как бегом преодолеть отделяющее его от торгового павильона расстояние.
Проникнув в гулкий полумрак помещения и заметив у фонтана Александра, он успокоился. Слава богу, народу на рынке было предостаточно! Чинарский ловко скользил меж суетящихся в агонии шопинга граждан. Он рулил и рулил, пока не увидел, что Александр остановился у прилавка с фруктами.
Чинарский затормозил, делая вид, что интересуется печеньем и конфетами. Когда же чрезмерно активная продавщица предложила ему помощь в выборе сладостей, он перешел к прилавку с куриной продукцией и стал лениво осматривать яичные ячейки.
Александр выбрал несколько апельсинов, потом взял в руку и как-то игриво взвесил в ладони грейпфрут. Смуглая девушка-продавец расписывала ему достоинства лежавших на ее прилавке фруктов, а он загадочно медлил. Наконец, отобрав три ровных, без единого изъяна грейпфрута, положил на чашу
