В голову не-человека врубился топорик Яги. Ровно в макушку, пробив и расколов черепушку почти пополам.
– Руби ноги с руками!
– Что?!
– Руби!
Они заработали сталью, молча, отдуваясь и хрипя. Были б то обычные топоры, дело бы шло быстрее. Удар-хруст-чавканье-липко плещет, удар-хруст, удар-плеск… Яга не задавала вопросов, только изредка глядя на все пытающееся встать тело, била сильнее, старалась.
– Паскуда! – выдохнул Макар, закончив со второй ногой. И сплюнул.
«Умрет!»
– Туда ему и дорога.
– Что? – Яга покосилась на него и на вздрагивающие куски мяса.
– Радуюсь, что справились. На станции пришлось много стрелять. Ты молодец.
– Кто это?
– Не люди, живые мертвецы, твари, демоны, не знаю… – Макар снова сплюнул тягучую слюну, отдающую кислым и металлом. – Не все ли равно?
Тягучие паутинки потихоньку высовывались из кровоточащих рубцов, неожиданно быстро затягивающихся. Существо, поселившееся внутри человеческого тела, не желало умирать, тянулось к полуфабрикатам, оставшимся от конечностей. Голова, валявшаяся под моргающей лампой, блестела глазами.
«Как мать»
«Что?»
«Зовет, как мать»
«Кто зовет?»
«Не знаю»
«И хрен на него. Не дергайся»
…
«Живой?»
«Получается. Зовет. Не слушаю».
«Хорошо».
«Страшно»
«Не бойся. Можешь показать?»
«Что?»
«Мать»
…
«Да»
– Яга?
– Да?
– Сейчас отключусь на пару минут. Охраняй меня и не уходи. Мы победим.
И Макар выключился.
Яга, глядя на него, потянула наружу нож. Любимый, сделанный дедом, там, на Земле, из кости. Не ломающийся в мороз, не подводящий и хорошо наточенный. Охранять? Победят? Дурак человек, неужели она не понимала, что с ним? Неужели этот самый Макар не понимал, что она, внучка и правнучка, кровь от крови и плоть от плоти Говорящих с духами, не знает – что с ним?
Он деретник, оборотень-не-человек, и демон сидит внутри него, управляя и заставляя делать нужное самому злому бесу. Деретник до последнего считает себя человеком, говорит, ест, спит и пьет, как человек, пока совсем не сходит с ума и тогда уже не скрывает жажды крови. Здесь, на стальном корабле, прячется кое-что похуже и справиться с ним она не сможет даже с помощью одержимого. Надо просто убить и уходить, пытаться выбраться за борт и уплыть, вдруг повезет…
Где-то впереди, в темноте, звонко хрустнуло и звякнуло.
Деретник Макар под ножом Яги дернулся и хрипнул.
В коридоре хрустнуло ближе.
Темнота оживала, шевелясь в мерзлой стылой северной ночи. Здесь, внутри стального корпуса с задраенными люками, ночь царила безгранично, привыкнув к собственной безнаказанности. За месяц, вязко текущий щедро разлитой кровью, ночь стала здесь почти полноправной Госпожой, ледяной, опасной и темной. Почти? Именно так, ведь у мрака железной движущейся коробки оказался Хозяин.
Яга, сама не замечая, положила ладонь на голову деретника Макара, странно трясущегося на палубе. И читала ледяную темноту, живущую и растекающуюся с нижних палуб, ставших вотчиной Хозяина. Яга не понимала того, что происходит, того, что читает Живой и чем делится он с Макаром, неожиданно победившим зов Силы, уловившей чужака на своей территории.
Коридор похрустывал приближающимся ледяным крошевом, звонко летящим под чьими-то острыми когтями. Яга, глядя в пульсирующий непроглядный холод, не могла пошевелиться. Страх, вливающийся в голову последней наследницы Говорящих с духами шести юкагирских родов, держал крепче медвежьего капкана. Она видела и понимала лишь творящееся в ее голове.
Тварь пришла на корабль спасаясь от Сестры, пробралась внутрь, обманув людей и Силу, живущую в Сестре. Затаилась внизу, пережидая, пока огромная живая масса уйдет дальше, не решившись атаковать караван судов, населенный людьми, повелевающими огнем и металлом. Сестра тоже успела получить свой опыт за двадцать лет, вместе с огромной стаей мужей-воинов, стражей-косаток, живых лодок-тюленей, обитающих в ките, выпестованном Сестрой и превращенном в настоящую подводную лодку. Тварь не знала таких определений, но понимала происходящее.
Она атаковала через несколько недель, когда запасов, отложенных под кожей, больше не стало. Голод, терзающий ее, Тварь убаюкала на какое-то время, забившись в переплетение полых артерий рыбозавода, во сне восстанавливая тело. Проснулась от пламени, полыхающего внутри и зовущего выйти на охоту.
Плавучую продуктовую базу Тварь захватывала почти месяц, набирая массу и отдавая подрастающую, наконец-то, Силу, нужным существам. Охранники смогли создать первый рубеж, не пропуская людей с огнем, давая возможность Твари прийти в себя. Болезнь никуда не делась, но на корме справляться с ней стало проще.
Сейчас, полностью владея огромным плавучим механизмом, Тварь почти блаженствовала и не желала идти куда-то еще. Поврежденный головной мозг, пожираемый больной Силой, не давал ей самого главного: понимания творящегося. Тварь была обречена, в любом случае обречена на гибель, но понимать этого не хотела. Она даже могла бы попытаться договориться с людишками, ведь жители Стального острова легко нашли бы общий язык с древней смертью, плюющей на жизни и мораль. Но рыбозавод стал ее новым домом. И, скорее всего, последним.
Остатки тюленьих туш и моржовые костяки, подвешенные бревна огромных рыб, появившихся в северных водах после Войны, раскиданные гниющие щупальца кальмаров-кракенов, последние годы усиленно идущих наверх и вылавливаемых Стальным островом, спрессованные кубы тушек и рыбное филе, сейчас таявшие и воняющие в отключенных холодильниках нижнего яруса, на заготовочных столах и внутри коробок прессов.
Тьма, поселившаяся здесь, не рассеивалась электрическим светом, кое-где мигавшим в дряхлых лампах накаливания и моргающим в газовых, которые раскрашивали ржавеющую сталь в мертвенно-лунные кладбищенские цвета. Неизвестно кем и для чего зажженные факелы, багровеющие внизу, лишь добавляли извивающуюся черноту обманчивых теней, прячущих в себе смерть.
Скр-скр, по длинному пандусу, идущему вдоль конвейера, таща за собой два огромных мясных крюка, вросших в мускулистые предплечья, идет совершенно не человек. На нем резиновый зеленый фартук, подранный, покрытый запекшейся кровью, мозгами и волосами вперемешку с костяной крошкой. Скр-скр, крюки оставляют длинные светлые полосы на металле, переплетающиеся с сотнями таких же, оставленных им, неутомимо бродящим в цеху.
Мягко-осклизло перекатываясь пузатым телом, сросшимся с человечьим торсом, увенчанным шишкастой нашлепкой, выросшей взамен головы, снесенной картечью, движется у самых кингстонов, в полузатопленных частях нижней палубы, существо. Оно не человек и не тюлень (те умерли почти одновременно, раздавленные упавшей кран-балкой). Оно что-то иное, невозможное более нигде, но ставшее таковым по воле Твари.
Жадно втягивая воздух, запертые в коридоре жилых кубриков, тошнотворно скребя линолеум обломками костей, носятся, не живые и не мертвые, искалеченные ударами топоров, разрубленные, не умершие и сросшиеся в чудовищ, два юнги. Разевают длинные и широкие пасти, идущие от подбородков и до середины груди, пасти, блестящие острыми гнутыми клыками-ребрами. Такие нелепые и такие страшные.
И где-то дальше, в темноте, грязище и останках, воняющих могильником, совершенно безумная, покрытая паршой и плачущая почти переставшими видеть глазами, прячется Тварь. Император и княгиня судна, забравшаяся по борту в давешнюю ночь, полыхающую тысячью огней на берегу.
Яга видела все это сквозь кромешную тьму, царившую там, рассекаемую остатками могущества Твари. Видела, в кого Сила превратила моряков, и при жизни-то не бывших ангелами, но ставших самыми настоящими
