С деньгами у них тогда было хорошо: сотрудников муж каждый год отправлял с семьями на море, оплачивал зубные протезы для их бабушек и отмазы от армии для сыновей. И для меня он тогда тоже ничего не жалел, думала Люда, разглядывая полинявшие носки старых кроссовок и кривоватый, пусть и сто раз антверпенский зонт с вылезающей спицей. А когда Малахов узнал, что у него будет сын, то притащил домой корзину роз – корзина даже в дверь не проходила, хотя двери у них в квартире широченные. Над испуганно раскрывшимися алыми розами торчало раскрасневшееся лицо мужа: дикий, приблудный цветок.
Климов уже опять рассказывал про спрятанные реки – глаза сияют, по щеке слезой течёт дождевая капля, пальцы разминают сигарету. Счастье Климова – найти слушателя и обрушить на него град подробностей, хоть на миг облегчить непосильный груз многих познаний… Пусть даже вполуха слушают – всё равно что-то да запомнят.
Спасибо, что настоящего града сегодня нет, а только в переносном смысле. Лето, конечно, ни к чёрту.
– Малаховка, Мельковка, Черемшанка, Основинка, Монастырка – это не считая ручьёв там всяких, ключей… Все они были спрятаны под землю, все текут у нас под ногами. Мы ходим по городу, ездим, а они там, под нами, никуда не делись, текут…
Лицо Климова стало мечтательным и почти красивым.
– А зачем их спрятали?
– Затем, что люди – свиньи! Каждую речку превращали в сточную яму, выбрасывали туда и выливали что ни попадя. Ну и развитие города, не забывай, – надо жильё строить для трудящихся, заводы открывать, рельсы прокладывать, а тут какая-то речка течёт, мешает… Вот интересно, что бы сказал на это Михал Палыч?
Они оба оглянулись на дом Малахова, как будто в ожидании ответа. Дом выглядел аккуратным, подтянутым, сдержанным. Башенка наверху выкрашена в зелёный цвет. Когда-то давно сын спрашивал: а кто живёт в той башенке? Карлсон?
«Для Карлсона низковато будет», – отшутился тогда муж. Тогда ещё были шутки, и сын его не боялся, не отшатывался привычно в сторону.
– Кстати, – Климову всё и всегда кстати, – дом-то малаховский тоже подделка. Восстановленное здание. Когда расширяли Лунку[1], здание решили перенести вглубь участка на пятнадцать метров. Чтобы портик трамваям не мешал. Из настоящего сохранились только купол и всякие декоративные финтифлюшки.
– Ну и вот зачем ты мне это сказал? – расстроилась Люда. – И так кругом одни подделки.
– Копия качественная, – утешил её Климов. – А таких вещей о родном городе стыдно не знать.
«Стыдно, у кого видно!» – передразнила Великая Мать, но Люда благоразумно промолчала. Пусть она и подшучивала над Женей, и уставала от его неиссякаемых историй, всё равно хорошо, что она сейчас стоит под деревом с Климовым, а не сидит в родовом гнезде.
Женя проявлял фамильярность только по отношению к великим согражданам – Михал Палычу, Василь Никитичу, Пал Петровичу, – а с друзьями вёл себя деликатно, в душу не лез, не любопытничал. Хочет Людик гулять с ним под дождём – он и рад стараться. Семьи у Климова не было, к Малаховым он прибился в тех же девяностых – кажется, даже мебель помогал таскать во время переезда. Почти в каждой семье найдётся такой друг-Женя – безотказный, порой раздражающий, но неизбежный, как очередной дождь в этом июне. Малаховы – и взрослые, и дети – давно к нему привыкли. Использовали каждый по возможностям и потребностям. Муж свалил на Женю походы на рынок, встречи в аэропорту и на вокзале, мелкий ремонт в доме – всё, что не любил или не умел делать сам.
Дочке Климов помогал делать «проекты» по истории с географией – в элитной гимназии учили в основном петь и плясать в самодеятельных спектаклях, а на собственно учёбу запала не хватало.
С Людой они гуляли по городу, разговаривали о людях, которых давно нет на этом свете, – зато сохранились их дома и, как выяснилось, даже речки, пусть и запрятанные глубоко под землю. К тому же он звал её точно как папа когда-то: «Людик». Папа ещё добавлял «человечек» – получалось «Людик-человечек», но этого от Климова уже, разумеется, никто не ждал.
Только с сыном у них никаких особенных отношений не сложилось, были самые обычные: «Привет, пока, не закрывай дверь, я курну – и вернусь».
Люде было рядом с Климовым так хорошо и спокойно, что она иногда – не всерьёз, Жень! – примеряла на него роль, которую давно устал играть Малахов: мужа и отца. Примеряла – и начинала смеяться первой, пока воображаемые зрители соображали, что к чему.
Климов тем временем с воодушевлением рассказывал о каком-то человеке по имени Птица, который водит экскурсии по подземным рекам.
Люда очнулась при упоминании этой клички, подходящей скорее гиду по высотным чердакам и старым крышам.
У каждого человека есть слова, которые могут вытащить его из болота собственных мыслей, – у Люды это были имена, фамилии, клички.
– Птица?
– То ли Сорокин, то ли Снегирёв. Все зовут просто – Птица.
«Может, Воронин?» – каркнула Великая Мать. Просто для того чтобы каркнуть.
2.Асфальт течёт над рекой, город стоит на костях, дети – на ладонях родителей, а биографы – на плечах своих героев. Люда открыла дверь ключом, понадеявшись скользнуть к себе в комнату незамеченной, – но не тут-то. И не здесь бы!
– Поговори с ним! – Малахов стоял у лестницы, внимательно разглядывая промокшую Люду: она раскрывала зонт для просушки в прихожей, нарушая одну из самых скверных европейских примет. Но у европейцев свои приметы, у нас свои. – Если ему не нравятся правила жизни в моём доме, пусть валит отсюда. Я скучать не буду!
– Куда именно валить? – Люда втягивалась в спор привычно, как могла бы ходить по квартире на ощупь, с выключенным светом: вот здесь скрипучая ступенька, здесь крючок на стене, а тут покосившаяся ещё в прошлую пятницу картина, никак руки не дойдут поправить.
Сверху по лестнице слетел маленький ураган – дочка. С размаху прыгнула отцу на руки, спрятала лицо у него на груди, а потом кокетливо посмотрела на мать: видала, как надо? Люда от души восхищалась дочкиной способностью управлять отцом – иногда ей всерьёз приходили в голову мысли попросить её, пусть сделает так, чтобы он оставил сына в покое.
Но Люда, конечно, не просила – а дочка будто не видела, что в семье всё идёт наперекосяк: была всегда счастливой, весёлой, хорошенькой. Папина любимица! Уже скрылась в кухне, напевает, чай заваривает…
– Я поговорю с ним.
– Скажи, что он должен следить за порядком в своей комнате!
– Обязательно скажу.
Муж
