заявив, что трезвость отныне – норма (то есть полный идиотизм, с которым надо смириться). Только кофе – причем в невероятных количествах. Они сидели в агентстве «Арчи Гудвин» до десяти вечера, прибыл белобрысый парень, передал документы из «обнесенной хаты», проинформировал, что милицейского наблюдения за квартирой нет, но, входя в подъезд, он испытал легкое беспокойство. Пришлось помотаться по городу, чтобы сбросить с хвоста все, что теоретически могло прилипнуть. Подстраховка была на уровне – уходили черным ходом, прыгнув с крыльца в машину, за рулем которой сидела сексапильная блондинка. Изабелла Юрьевна, – скупо проинформировал Павел. Кладезь мудрости и жизненного опыта. Она присмотрит за Лизой, у которой тоже с текущего дня могут нарисоваться проблемы («слуги Дьявола» на «Ниве» легко срисовали ее транзитник, по которому вычислят личность). Была какая-то полутемная квартира, растерянная Лиза хваталась за Вадима, шептала грустные слова прощания, плакала, уверяла, что теперь ее точно уволят из больницы, что она будет ждать…
Полет на неуклюжем ИЛ-62 он благополучно проспал. Временами пробуждался, разглядывал спящих пассажиров, прячущих зевоту стюардесс. Павел недовольно брюзжал, что стюардессы на столичном рейсе могли бы быть посимпатичнее, что больше в этой авиакомпании ноги его не будет, и от нечего делать составлял смету расходов, уверив Вадима, что ни копейки личных денег на это безумие не потратит. При посадке потрясло – попали в зону завихрений. Пассажиры, шутя, возмущались, что наши дороги и в воздухе ничем не лучше – те же ямы и колдобины. «Не волнуйтесь, сударыня, – успокаивал Фельдман эротичную соседку на другой стороне прохода, – все будет в порядке, скоро мы дотянем до места крушения». Столица не оставила впечатлений, помимо жаркой погоды и липкого пота, ползущего по позвоночнику. Такси их высадило у посольства, оно же и увезло обратно в городские лабиринты – стоять в очереди не пришлось, Фельдман пошептался с невозмутимым работником, оказалось, что их уже ждали, появился улыбающийся немец, радушно поручкался с Павлом, повел в святая святых обходными путями…
– Гюнтер работал в нашем консульстве, – пояснил Павел, когда они покинули гостеприимный германский дом и загрузились в такси, – Когда-то я несказанно ему помог. Он сбежал из Сибири в Москву, но добро, как выяснилось, помнит… Ты не заметил, пасут ли нас?
– А должны? – Вадим испуганно завертел головой. Такси неторопливо катило по узким улочкам столичного центра.
– Имеется такое опасение, – признал Павел, – Не уверен, но участвовать в излюбленной российской забаве «Сжигание мостов перед собой» мы не будем.
Они сошли на Большой Никитской улице, растворились в перехлестах дворов. Из кафе, предлагающего москвичам и гостям столицы легкие закуски по нахальным ценам плюс неспешное обслуживание, Фельдман позвонил в аэропорт, подождал, пока кто-нибудь отзовется, мрачно напевая: «Взлетные огни Шереметьево-2…», попросил забронировать два билета на Берлин на завтрашний день, внятно продиктовав имена и фамилии «подателей сего».
– Глупости, конечно, – сказал он, поймав недоумевающий взгляд Вадима, – Наши билеты забронированы на другие имена. Имеется у меня, заметим шепотом, один человечек в Шереметьево… – Фельдман мечтательно закатил глаза, – Красивая романтичная история. На заплеванном пустынном полустанке, все такое… Летим через три часа. На Франкфурт. Тот, что на Майне. Замечание существенное, потому что имеется еще Франкфурт-на-Одере, куда магистральные авиалайнеры не летают. К аэропорту нам, надеюсь, подгонят достойный автомобиль, и мы отправимся с разрешенной скоростью к месту временной дислокации.
– Еще один знакомый?
– Да, родственник Гюнтера. Тоже частный сыщик и… тоже Гюнтер. Странно, да? Специализируется по отлову и возвращению владельцам сбежавших карликовых собачек. Крупных – боится.
– И часто сбегают? – улыбнулся Вадим.
– Главное, далеко, – хохотнул Фельдман, – Недавно выяснили, что собака чихуа-хуа за день может пробежать дохуа-хуа… Находят их, правда, в ближайших мусорных бачках, где они сладко спят… Где официант? – возмутился Фельдман, – сколько можно ждать? Да уж, – вздохнул он печально, – Синдром Франсуа Вателя не для нашего персонала.
– Тоже твой знакомый? – спросил Вадим.
Фельдман покосился как-то странно.
– Старина Ватель – повар Людовика XIV. Сам себя заколол шпагой после того, как заказанная им рыба не поступила вовремя на кухню. Не смог снести позора из-за отложенного ужина. Тело Вателя обнаружил помощник, пришедший доложить о прибытии рыбы…
Фельдман ловко обходил возможные засады и бюрократические препоны. Создавалось впечатление, что для этого человека не существует табу. И снова размеренное гудение моторов. Вадим проваливался в дремоту, под боком ворочался Фельдман, никак не мог угнездиться, ворчал, что в сложных позах лучше заниматься чем-то другим, проклинал свою жадность – надо было раскошелиться на бизнес-класс. Снова занимался какими-то подсчетами, составлял «портфолио выполненных работ» – наподобие Остапа Бендера, начавшего дело гражданина Корейко с чистой папки.
– Проснись, высшее звено в пищевой цепочке, – толкнул он Вадима локтем, – Нас кормят.
– Человек не всегда высшее звено в пищевой цепочке, – пробормотал Вадим, закрывая глаза, – Некоторые народности, далекие от обывательских добродетелей, это знают. Кушай за меня, тебе надо поправляться…
Он уснул, когда Павел начал высказываться по поводу сидящих напротив говорливых «афророссиян», чавкающих, как бегемоты. Досталось стюардессе, которая вроде бы и ничего, но очень уж похожа на китаянку, а он китаянок на дух не переваривает: они не знают, что на свете существует косметика, и вообще у китаянок страсти в глазах не видно во время протекания секса…
– Прости, что я тебя бужу, но мне же скучно, согласись, – жалобно сказал Фельдман, повторяя удар локтем, – А спать, как хорек, я не умею. Скажи, ты девушке Лизе доверяешь?
– А что? – Вадим проснулся.
– Заметь, я не спрашиваю, спишь ли ты с ней. Глупо не спать с такой женщиной. Я спрашиваю, доверяешь ли ты ей?
– Нет, – покачал головой Вадим, – Мне было видение в тюремной камере, что она навела на меня милицию.
– Железное доказательство, – развеселился Павел, – А других нет?
– Но она не связана с той… м-м, субстанцией, что прикончила старцев, всех остальных и трижды пыталась меня убить. Иначе как-то не стыкуется. Зачем ей меня спасать? Она хорошая девушка. Но странная. Чего-то хочет, но не пойму, чего. А может, ничего не хочет.
– Удивляюсь, что ты еще жив – с такой манерой мышления, – забрюзжал Павел, – Учись рассуждать связно – как я. Возможно, наш отлет остался в тайне для кого-то. Возможно, нет. Трюк с Франкфуртом прокатил, но это ничего не значит. Кто-то верит, что ты представляешь опасность. А уж в тандеме с таким непревзойденным ловкачом, как я… А еще есть версия, что нам решили не препятствовать. Убьют на месте. Очень удобно – в чужой стране, в условиях чуждого законодательства и не то чтобы повального радушия перед русскими «освободителями»…
– Скажи, а тебя нельзя время от времени выключать из розетки? – шептал Вадим, погружаясь в омут сна. Какое-то время он еще различал недовольный бубнеж – словно отдалялось журчание родника – потом настала тишина.
И в эту тишину ввалились образы. Отдельные из них он уже просматривал: женщина, сомкнув колени, сидит на кушетке. На коленях листок с бледным рисунком, она бегло что-то штрихует, широкая тень закрывает свет от люстры, женщина поднимает бледное лицо с запавшими от бессонницы глазами, кроткий лик перекашивается от страха… Пауза, застывшая картинка рассыпается в пыль. Почему привязалось к нему это видение? Хочет что-то сказать? Ну, рисует женщина… Во сне не получалось думать. Тряслись клетчатые носки: завотделением Ордынская душила старика Белоярского – причудливое понимание врачебной этики, долга и клятвы Гиппократа… Карлик бежал по кирпичной стене, срывалась нога (не у карлика), тусклый мир переворачивался, неслась навстречу асфальтовая дорожка…
– А ну, не стони, – врезал под ребро Фельдман.
Он не проснулся. Дело принимало скверный оборот. Ускоренный просмотр – сплошное мельтешение, трудно разобраться. И вдруг в этот хаос загрузилась явственная картина… Просторная комната в розовых
