– Нет уж, у меня традиционная алкогольная ориентация, – пробормотал Вадим, – Яда всем хватит. Как бы нас за ужином не отравили…
Пищу поглощали в гробовом молчании. Молча выпили за упокой, молча закусили. За столом сидели все – скупая на движения Клара Леопольдовна, скорбный Хольгер, насупленный Александр. Подруга выйти в люди не пожелала (никто, конечно, не расстроился). За окном смеркалось. Гнетущая тишина нещадно действовала на нервы.
– Вы держите в доме веронал или люминал, Полина Юрьевна? – тихо спросил Фельдман.
Звякнула вилка. Все вздрогнули. Вдова подняла голову, устремила отсутствующий взгляд в пространство.
– Что вы имеете в виду, господин Фельдман?
– Простите, Полина Юрьевна, это просто вопрос. Веронал и люминал, снотворные препараты, из тех лекарств, что угнетающе действуют на психику. Плохо растворяются в воде, но, в принципе, могут. Веронал, иное название диэтилбарбитуровая кислота, белый кристаллический порошок с легкой горечью. Высшая разовая доза 0,5 грамм. Суточная норма не более 1 грамма. Превышение дозы приводит к летальному исходу. Люминал – иными словами, фенобарбитал, используется при лечении судорог, обладает снотворным эффектом. Популярное средство. Люминалом, кстати, накачали небезызвестного льва в картине «Полосатый рейс»…
– Вы можете выражаться яснее, молодой человек? – нахмурилась старуха, – Мой муж иногда принимал снотворное, в последний месяц у него были проблемы со сном, но это были слабые препараты, а не эти ваши… Но он никогда не стал бы принимать снотворное днем.
«Вот именно», – подумал Вадим.
– Клара Леопольдовна, вы принимали год назад веронал, – вздрогнул Хольгер, – Я помню, вам прописал доктор Зиммерманн…
Клара Леопольдовна сглотнула.
– Ах, конечно, как я могла забыть… Но мне кажется, я весь его тогда израсходовала. Он так хорошо мне помог…
Старуха внезапно рассмеялась – пустым трескучим смехом, и все испуганно на нее воззрились. Она вздохнула – словно последний раз в жизни, отодвинула от себя тарелку.
– Господи, неужели, кроме полиции, кто-то действительно верит, что в этом доме Анатолия Павловича могли убить? Более страшной глупости я в жизни не слышала…
– Простите, Полина Юрьевна, – не сдержался Вадим, – Вы считаете, Анатолий Павлович не рассчитал дозировки снотворного? Которого никогда не принимал, и которое неизвестно как у него оказалось?
Старуха повернула голову. Она смотрела на Вадима с невыразимой печалью, укоризной, жалостью. Ведь он не понимал элементарных вещей…
– Полина Юрьевна хочет сказать, – медленно проговорил Хольгер, – что поведение Александра этим утром стало последней каплей. Он не видел смысла дальше жить. Он забрал у Клары Леопольдовны остатки веронала – она, конечно, не видела, как он рылся в ее вещах… высыпал порошок в бутылку, пытался размешать…
«Не забыв при этом почитать журнальчик», – подумал Вадим.
Обоснование бредовой версии было прервано резкой репликой Александра. Все замолчали. Внук волчонком смотрел на Хольгера.
– Что он сказал? – спросил Вадим.
– Ничего, – уткнулся в тарелку Хольгер, – Александр просит не говорить в его присутствии по-русски. Он почти не понимает этого языка…
Протяжно заскрипели изношенные тормоза – машина встала у крыльца. Слышимость из сада – великолепная. Люди замерли. Хлопали двери, топали ботинки по крыльцу. О существовании полиции успели подзабыть. Первым в холл с физиономией победоносного полководца, въезжающего с триумфом в Рим, ворвался инспектор Шмуллер. За ним вошли еще несколько человек, явно не брезгующих усиленным питанием. Шмуллер встал, расставив ноги, посреди холла. Двое с флангов неторопливо, производя эффект, приближались к столу.
– До чего мы дожились, – горько усмехнулась Полина Юрьевна, – Полиция входит в наш дом, как в собственный участок. Могли бы хоть формально поинтересоваться, желаем ли мы их принять…
Она бросила что-то отрывисто по-немецки, но позади Шмуллера вырос лейтенант Мольтке, прервал вскинутой ладонью возмущение старухи, начал говорить – на понятном русском, хотя и с акцентом:
– Минуту внимания, господа. Уважаемым гостям из России придется кое-что объяснить. На кровати, где лежало тело господина Басардина, а также на теле господина Басардина, нашими криминалистами найдены волоски с человеческой головы. Их аккуратно собрали. Также были собраны волосы в ванной комнате русских гостей – с ободка раковины, с полки, где стоят зубные щетки, с пола. Интересно, господин Гордецкий, – Мольтке улыбнулся, гордясь, что смог без запинки выговорить трудную фамилию, – Вы, наверное, сильно нервничаете, у вас выпадают волосы. О, нет, мы не стали проводить спектральный анализ, наши эксперты просто их сравнили. Потребовалось три часа, чтобы все проверить и перепроверить. Это ваши волосы, господин Гордецкий. Согласно вашим показаниям, вы не подходили к телу. Но выяснилось, что вы не только подходили, но и…
Шершавый кол забили в горло. Вадим начал подниматься.
– Сожалею, но мы вынуждены задержать вас, а также вашего…
Фельдман ловко выпрыгнул из-за стола – вместе со стулом. Толчок, и стул полетел навстречу блюстителю порядка, вознамерившемуся захлопнуть на нем наручники. Полицейский запнулся, треснулся об опрокинутый стул. Идущий к Вадиму сменил направление, Вадим машинально выставил ногу…
Это был театр абсурда. С воплем:
– Прошу прощения, Полина Юрьевна… – Фельдман схватил со стола нож, в следующее мгновение в его объятиях оказалась хозяйка дома, которая тоже ничего не поняла и не сопротивлялась. Пыталась что-то ойкнуть, но лезвие ножа коснулось судорожно дрожащего горлышка.
– Всем стоять! – грозно рыкнул Фельдман.
Полиция впала в летаргию. Нахмурился инспектор Шмуллер, у лейтенанта Мольтке сделалась такая физиономия, словно он проглотил ежа. Полина Юрьевна слабо дернула ручонками, покорно вздохнула.
– Стоим, глазки строим? – гаркнул Фельдман, поворачиваясь к Вадиму, – Соображалку отключил? Живо на лестницу!
Мозги действительно не хотели включаться. Страх продирал до косточек. Уже маячила перед глазами тюремная решетка, пожизненный срок в немецкой тюрьме, свирепый конвой, допросы в гестапо… Он пятился по лестнице, цепляясь пятками за ступени, страшно боялся показать противнику спину. Безответственный демарш Фельдмана просто потрясал. Но Фельдман не испытывал моральных неудобств. Он что-то бормотал на ухо Полине Юрьевне, держал ее, в общем-то, деликатно, хотя и твердо, сжимал нож. Женщина покорно висела у него на руках. Холл отдалялся, таял в сумрачной дымке. Таяли люди. Клара Леопольдовна, потерявшая от страха способность передвигаться, бледный Хольгер, Александр, привставший над столом с маслянисто блестящими глазами, физиономия перекосилась в кривой ухмылке – все происходящее, похоже, доставляло ему громадное удовольствие. Таяла полиция – самонадеянный Шмуллер, охваченный столбовой болезнью, младшие чины… Мольтке выбрался из ступора, потянулся под пиджак, блеснула рукоятка.
– Не двигаться! – возопил Фельдман, – Я ее зарежу! – он повернул голову, глаза его пылали. Он зашипел, – Вадим, живо дуй в нашу комнату, хватай вещи, документы, жди в коридоре. Помни, ты должен показать хороший результат…
Вадим помчался в комнату. Ветер свистел в ушах, картинка прыгала перед глазами. Сумки они практически не распаковывали, он сдернул со стула трико (то ли свое, то ли приятеля), затолкал в объемистый баул, бегло осмотрел комнату – ничего не оставили? Когда он выбежал в коридор, возмездие еще не свершилось. Фельдман с хозяйкой неторопливо смещались по коридору – практически в ногу. Женщина тяжело дышала. Не выдержит, – мелькнула мысль, – Помрет неестественной смертью… Он машинально обернулся. Пустой коридор. Приятелю не откажешь в умении оперативно мыслить: другой лестницы нет, обойти невозможно, коридор выходит на балюстраду, с которой отсутствует спуск на первый этаж. Плохо в плане пожарной безопасности, но в трудный час – сущая панацея. А дальше?
