На шестьдесят километров границы, вдоль которой теснилась передовая ударная группировка 2-й танковой группы, в течение тридцати пяти секунд выпало более семнадцати тысяч реактивных снарядов калибра сто двадцать два миллиметра. Причем по тротиловому эквиваленту каждый снаряд «Града» был равен двум осколочным снарядам советской гаубицы М-30 и на тридцать процентов превосходил местный реактивный снаряд М-13 для наземной реактивной артиллерии. Шквал огня и металла, огненной метлой прошедший по передовым немецким частям, нанес им тяжелейшие потери, в первую очередь в живой силе, артиллерии и автотранспорте. Не менее четверти немецких солдат было убито, еще половина получила ранения различной степени тяжести и выбыла из строя.
Но и с теми, кто чудом остался невредим, тоже не все было ладно. У многих из выживших белокурых бестий от испытанного ужаса поехала крыша. Вообще же в Европе считается, что если часть в бою потеряла убитыми и ранеными до четверти личного состава, то она полностью утрачивает боеспособность и должна быть выведена в тыл для пополнения и переформирования.
Танковые части пострадали меньше – все-таки броня обеспечивает защиту от осколочных снарядов. Но и там были поврежденные и сгоревшие от прямых попаданий машины и обезумевшие потомки нибелунгов, которых приходилось за ноги вытаскивать из-под танков, так как они полностью потеряли представление о реальности.
Когда земля под ногами прекратила ходить ходуном, командир 6-й стрелковой дивизии генерал-майор Золотухин приник к окулярам стереотрубы. Даже для него, командира с опытом Первой мировой и Гражданской войн, открывшееся зрелище показалось апокалиптическим. В рассеивающихся клубах дыма и поднятой взрывами пыли изломанными куклами валялись тела в мышастой форме вермахта. В нескольких местах чадно горели машины, а на позициях германской артиллерии валялись перевернутые вверх колесами пушки и отчаянно бились раненые лошади.
Надо сказать, что легенда о тотальной моторизации и механизации вермахта не верна. Полностью механизированными были лишь моторизованные корпуса, а обоз и артиллерия в обычных пехотных дивизиях, входивших в состав обычных армейских корпусов, были полностью на гужевой тяге. Как раз напротив Бреста располагались исходные рубежи 12-го армейского корпуса под командованием генерала от инфантерии Вальтера Шрота, в данный момент уже покойного. В ходе огневого удара РСЗО корпус понес тяжелейшие потери в живой силе и артиллерии, был полностью деморализован и дезорганизован и потерял управление из-за больших потерь в штабных офицерах.
Впрочем, в соседних, 47-м и 24-м моторизованных корпусах, дела обстояли ненамного лучше. Треть танков были уничтожены или вышли из строя, пехота и артиллерия понесли такие же тяжелые потери, как и в 12-м армейском корпусе. Командир 24-го моторизованного корпуса генерал танковых войск Гейер фон Швеппенбург был убит, командир 47-го моторизованного корпуса генерал от артиллерии Иоахим фон Лемельзен получил тяжелое ранение и контузию. А вот нечего было вылезать к самой границе, чтобы своими глазами увидеть «исторический момент»!
Сам «быстроходный Гейнц», сидевший в тот момент у рации в командирском танке Т-III, отделался легким испугом и временной глухотой. На всю оставшуюся жизнь он запомнит вакханалию разрывов, которые трясли танк, как бульдог трясет тряпку, и барабанящие по броне крупные осколки. Ни о каком наступлении на советские позиции не могло быть и речи. Передовые части нуждались в замене, а новая тактика в условиях применения противником такого ужасного оружия – в осмыслении. Впрочем, пути назад тоже не было. Единожды запущенная военная машина блицкрига требовала движения вперед, и только вперед. В противном случае ее ждала гибель.
Лишь только прекратился звон в ушах и к генералу Золотухину вернулся слух, он услышал странный, протяжный, полный смертного ужаса вой, издаваемый тысячами раненых и умирающих немцев, до которых от его КНП было не больше трехсот метров.
«Да уж, – подумал Золотухин, – вот и сходили немцы за хлебушком! Действительно лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Меньше минуты, и, как говорят в Одессе, никто никуда не идет».
Потом он представил, что вся эта масса немецкой пехоты и техники, по сути целая армия, обрушилась бы, к тому же внезапно на его дивизию, не имеющую поддержки ни авиации, ни артиллерии, и ему стало не по себе. Но это чувство быстро прошло. Надо было воевать, а воевать при такой поддержке было уже не так страшно. Генерал-майор понимал, что в любом случае немцы опомнятся и повторят попытку вторжения, уже не такими толпами, по которым будет – а он в этом и не сомневался – новый, уничтожающий все живое удар. И вот тогда придется сражаться с ними насмерть.
Но и это еще был не конец. Едва отбушевал огненный шквал, как к «Градам» подъехали транспортно-заряжающие машины и начали лихорадочно перезаряжать боевые установки. По уставу, сразу после залпа РСЗО для перезарядки должны уходить в глубокий тыл. Но в данном случае, когда самой дальнобойной германской гаубице для ответного удара не хватало целых четырех километров дальности, такие предосторожности были излишними. Если при первом ударе применялись снаряды еще советского выпуска с дальнобойностью в двадцать километров, то теперь в пусковые трубы «Градов» заряжались снаряды российского производства, имеющие вдвое большую дальность полета и неконтактные радиовзрыватели. Удары ими должны были наноситься уже не общим залпом всей группировки РСЗО, а побатарейно по точечным целям в глубине вражеской обороны: штабам, резервам и складам.
Тем временем, пока германская артиллерия была полностью приведена к молчанию, к своим позициям у границы побатарейно вышли двести восемьдесят восемь установок «Ураган» и пятьдесят четыре установки «Смерч», которые нанесли огневой удар по целям, расположенным на удалении от двадцати пяти до девяноста километров от границы: железнодорожным станциям, складам, штабам, аэродромам истребителей, тяжелых истребителей-штурмовиков Ме-110 и пикировщиков Ю-87.
Хуже всего для немцев обстановка сложилась на аэродромах, где базировались истребители 51-й и 53-й эскадр, застигнутые огневым ударом «Смерчей» в момент подготовки к боевому вылету на поддержку своим бомбардировщикам, избиваемым в небе над Брестом. Огненная волна разрывов тяжелых ракетных снарядов прокатилась по взлетно-посадочным полосам, превращая самолеты, летчиков, аэродромную технику и персонал в кровавый фарш. Залп одной установки «Смерч» был эквивалентен залпу линкора. Многие заслуженные асы, герои «битвы за Британию», сражений в небе Польши, Франции, Норвегии, Бельгии и Голландии, кавалеры Железных и Рыцарских крестов, бесславно погибли на земле, так и не успев подняться в воздух.
22 июня 1941 года, 05:15. Генерал-губернаторство, Сувалкинский выступ, позиции 39-го моторизованного корпусаГенерал Герман Гот
Еще полтора часа назад жизнь ему казалась прекрасной. Германская армия подобралась перед прыжком, готовая танковыми клиньями рвануться на просторы Советской России, опрокидывая слабые заслоны и в клочья разрывая коммуникации. Ну, а растрепанные неуправляемые массы вооруженных людей, называвшиеся Рабоче-Крестьянской Красной Армией, должны были достаться на съедение отлично вымуштрованной немецкой пехоте, с боями прошедшей Польшу, Голландию, Бельгию и Францию. Но теперь – о, майн гот! – все эти планы отправились коту под хвост. Обрушившийся на немецкие войска сразу же после начала войны все уничтожающий огневой удар поверг их в шок и ужас.
Плотность артиллерийского огня была запредельной. Тяжелые снаряды падали с небес, как капли воды во время летней грозы, нанося изготовившимся к вторжению войскам страшные потери. Особенно сильно пострадали открыто стоявшая на позициях артиллерия и сосредоточенная на исходных рубежах пехота. Самое ужасное заключалось еще и в том, что части понесли потери не только убитыми и ранеными. Большое количество немецких солдат и офицеров сошло с ума от
