Илюшин внимательно посмотрел на русалку.
– Случайность ей всю игру загубила. – Девушка пьяно хихикнула. – Прикиньте, младшая сестра притащилась домой раньше положенного. У них в школе последние уроки отменили. Она вызвала медиков, и девушку спасли. В суде Стейси Кастор все отрицала, но ее все равно осудили на пятьдесят лет.
– А ваша мать здесь при чем? – спросил Илюшин, догадываясь, какой ответ услышит.
Русалка уставилась на него. Глаза у нее были прозрачные от коньяка и очень красивые.
– Тамара – это Стейси Кастор в российском варианте, – с пьяной четкостью выговорила она. – У вас еще конфеты есть?
– Будут, – пообещал Илюшин. – Она убила вашего отца?
– Я не знаю, кто мой отец… До семи лет мы жили с бабушкой, а потом приехала Тамара и забрала меня. Представляете, сначала все было хорошо… нет, можете поверить? Я не могу. Как будто это все было с другой девочкой, а я присвоила ее воспоминания. Потом она снова вышла замуж, и это тоже было неплохо… Мой отчим меня удочерил. Поэтому я Домаш. Хорошая фамилия?
– Хорошая.
– Вот и он был хороший. Совсем не злой, тихий. Не очень умный, кажется. Умный сбежал бы от нее раньше… Я, кстати, всегда понимала, что Тамара меня не любит. А она его отравила. Отравила дядю Петю из-за хрущевки на Речном! С квартирой вышло смешно: Петя оставил завещание. На меня. Может, не такой уж он был и дурак.
– Из-за этого Тамара попыталась вас убить?
Валя размашисто покачала пальцем перед его лицом.
– Не-ет! Ее начали подозревать! Ей повестка пришла, она испугалась. Третьего января он умер, а на Рождество Тамара уже меня напоила своей дрянью… Я вырубилась. Меня спасли, как ту девчонку, дочь Стейси Кастор.
– У вас есть младшая сестра?
– У меня есть бабушка. Она приехала с пирогом, отметить вместе с нами праздник… У нее свои ключи от квартиры. А я лежу на полу у кровати и под головой записка: «Петя ко мне приставал, я его убила, больше так жить не могу, прощайте». Ну и все. В сентябре был суд.
– В сентябре какого года?
– Двенадцатого. Убийство дяди Пети доказать не смогли, только неоконченное убийство дочери, то есть меня. Присудили шесть лет.
– А она объявилась неделю назад, – задумчиво сказал Макар.
– Ее досрочно выпустили. Разве за такие преступления могут досрочно выпускать, скажите? Разве это честно?!
Валентина легла всей грудью на стол и вцепилась в его рукав.
– Тамара приехала, чтобы уговорить вас отдать ей половину квартиры? – спросил Илюшин, не делая попыток освободиться.
– Какой вы догадливый! – восхитилась она. – Только не половину, а всю. У нее же горе! Муж погиб, ясно вам? Петенька Домаш! Такая трагедия… а вы тут о приземленном… не стыдно? Отдайте чужое и живите с чистой совестью, как Тамара живет…
Девушка тихонько засмеялась, прижавшись лбом к столешнице.
Начинается истерика, понял Илюшин. Это его не устраивало. Набегут библиотекарши, сунутся в дубовый шкаф… Будет пятно на репутации честнейшего человека.
– Где у вас туалет, Валя?
Он отвел ее к раковине и стоял рядом, пока она умывалась холодной водой – горемычная русалочка, повстречавшая ведьму на земле, а не в море.
Ее опьянение выветрилось так же быстро, как наступило.
– Простите… Меня ужасно развезло… Я даже не знаю, как вас зовут.
– Макар меня зовут…
– Эффект попутчика какой-то, честное слово. Вывалила на вас всю подноготную. Мне правда неловко…
«Удивительно упорство, с которым она сопротивляется осаде этой ее, гм, матушки, – думал Илюшин, вполуха слушая тихое сокрушенное бормотание. – Подобные люди ни во что вцепляться не умеют, хватательный рефлекс у них в зачаточном состоянии. Их всех при появлении на свет нужно помечать символом «не кантовать», чтобы хрупкий внутренний мир не поломался».
Он вклинился между ее извинениями, чтобы спросить, отчего она выбрала именно Беловодье.
– Даже не знаю… Она здесь жила, недолго. Я думала… даже не знаю… Не знаю, что я думала. Наверное, мне просто больше некуда было ехать.
5Валя не догадывалась, как много узнал из ее рассказа Илюшин. Между делом он выяснил, сколько ей лет (как и предполагал, оказалось – двадцать три), сопоставил даты и сделал то, что не додумалась сделать она.
В две тысячи первом году Тамара Раткевич уехала из Беловодья. Макар подозревал, что-то вынудило ее уехать. Необъяснимая сцена между ней и Шишигиной была тому косвенным подтверждением.
Две тысячи первый год, всего шестнадцать лет назад.
Макар зарылся в архивы.
Искомое нашлось быстрее, чем он рассчитывал.
Ты ж моя голуба, мысленно сказал он, рассматривая очень удачную фотографию Тамары под жирным заголовком: «Вдова распрощалась с Беловодьем». Оставалось узнать, откуда взялся Адам Раткевич.
Раткевич, как выяснилось, приехал в Беловодье давным-давно, так давно, что считался местным. Ему принадлежала единственная в городе автомастерская, в которой работали, чередуясь, двое: сам Адам и его помощник Илья по фамилии Щерба.
Тамара возникла в мае двухтысячного. Пятидесятилетнего Адама за какой-то нуждой понесло в Москву, и там они встретились, а в конце мая уже сыграли свадьбу. Тамаре было тридцать семь.
Меньше чем через год произошел несчастный случай: хозяин автомастерской уснул в машине с включенным двигателем, закрыв двери гаража. В цветистом некрологе журналист скорбел о пагубной привычке, что толкнула «полезного члена общества на гибельную стезю».
– Значит, стезю, – задумчиво сказал Макар.
Он был практически уверен, что о пагубной привычке злосчастного Адама еще год назад никто не подозревал.
А кстати: сколько было лет автомеханику Щербе?
Сорок три. Что ж, ожидаемо. Всего на пять лет старше Тамары, на целых семь младше своего работодателя.
Илюшин не поленился отыскать и фотографию. На фоне железных ворот стояли двое: хмурый Щерба в спецовке, с напряженной улыбкой человека, который перед камерой чувствует себя дураком, и Адам Раткевич, вальяжный, со щегольскими усиками и округлым животом, наползавшим на ремень.
Макар внимательно рассмотрел помощника. Он знал этот тип нелюдимых работяг, которые всегда были очень хороши в выбранной профессии, но никогда не выбивались в начальники.
Что стало со Щербой?
Об этом в архивах не было ни слова. Илюшин взглянул на дату первой статьи. Когда вдова распрощалась с Беловодьем? Всего три недели спустя после смерти мужа.
Больше в библиотеке ему нечего было делать. Требовался живой свидетель – толковый свидетель, не пустозвон.
– Инга Валерьевна, – позвал он вязаные бусы. – Мне не обойтись без вашей рекомендации.
– Мемуарная литература? – повела плечиком вмиг похорошевшая Инга Валерьевна.
– Не совсем. Если бы я спросил, кто в вашем городе работает живой газетой, что бы вы мне ответили?
Сорок минут спустя он стоял перед домом Анны Козарь.
6Распрощавшись с Тамарой, Мусин не вышел на улицу, а тихонько влез под крыльцо и залег в пыли, стараясь не вздрагивать, когда по руке пробегал паук-косиножка. Он дождался, когда женщина выйдет, и крался за ней, пока не