В этом месте повествования Илюшин отчетливо разобрал лязганье ножниц, вырезавших из жизнеописания Щербы приличный кусок. Цензор из почтальонши вышел отменный: если бы он не ожидал подвоха, то на крошечную заминку в ее рассказе не обратил бы внимания.
Он выразил вежливое сомнение в том, что Анна верно запомнила подробности. Вряд ли Шишигина приняла бы автомеханика на работу. Зачем ей рядом с детьми вызывающе асоциальный тип? А если бы Вера Павловна и допустила такую ошибку, допустим, из-за загруженности, то ведь рядом была Гурьянова – поговаривают, правая рука директора в те времена.
Илюшин сыграл свою роль безупречно. Он дал понять, что не осуждает обеих женщин, обстоятельства вынудили их проявить бездушие; в то же время в голосе его сквозила точно отмеренная брезгливость. Несчастный механик, страдалец, потерявший единственного близкого друга… Но кто мы такие, чтобы судить людей, не побывав на их месте.
Если бы Козарь хоть на мгновение заподозрила его в притворстве, затея Илюшина была бы обречена. Но перед ней сидел столичный молодчик, не то чтобы нелюбопытный, но заранее вписавший их всех в ограниченный набор ролей. Учительница-сухарь, директриса-колода, мужичок-пропащая душа. Ах, провинция… Тем ты и хороша, что все известно наперед.
Важно было не переборщить. Почтальонша не должна была его возненавидеть, Макар лишь хотел ее задеть.
Это сработало даже лучше, чем он ожидал.
– Да что вы знаете, – негодующе сказала Козарь, – явились черт знает откуда и считаете, мы все тут перед вами как на ладони? Психолог из вас дерьмовый! Кира спасла этого дурака, он же в петлю полез! Полгода она за ним ходила… При чем тут инвалид? Сами вы инвалид, не понимаете в нашей жизни ни черта, а туда же, судить-рядить… Кира его в школу пристроила и глаз с него не спускала. Разговаривала каждый день, гулять водила, как ребенка. Он был живой труп, глаза мертвые… а стал человек. Слава Богу! Не на себя бы наложил руки, так добрался бы до… кого-нибудь. В те годы и без него хватало горя: то в одной семье плачут, то в другой.
– Какого горя? – тихо спросил Макар, начисто позабыв свою роль.
Глава 11
2005 год
1Пять часов дня.
Хорошее время: жара спала, повсюду разлит густо-золотой свет. Не зря Герман любит фотографировать в пять часов.
Интересно, где он сейчас? Не в том смысле, сидит ли на заправленной койке, осторожно макая в соль крепко сваренное яйцо, или вышел в прокуренный тамбур, – но далеко ли унес его поезд? Смешно: Кира не представляла, как быстро ходят поезда, верней, ее знание не выходило за пределы умозрительного «из пункта А в пункт Бэ». Она путешествовала железной дорогой единственный раз в жизни – уезжая из Москвы в Беловодье, и не помнила, сколько занял путь. Полторы жизни или две, что-то около того.
Мальвы цвели вдоль ограды. Граммофонные раструбы их цветов, малиновые и розовые, были окружены гудящими шмелями. Кира раздвинула твердые стебли и вскарабкалась на забор. В том, что калитку не получится открыть снаружи, она убедилась накануне вечером.
Фотограф ехал в одну сторону, а Щерба с Олесей в другую; разделявшее их расстояние увеличивалось с каждой минутой. Когда Илья узнает о том, что они задумали, он придет в ярость, но ничего уже не сможет изменить.
Нет, его ярость закончилась в две тысячи первом году. И опять неверно: в том мае закончился Илья Сергеевич Щерба, а этот, нынешний, сердиться, кажется, не умел.
Как бы там ни было, Щербу с Олесей ждет санаторий; Илья сдаст неугомонную девчонку на руки администратору, переночует и поедет в Беловодье. Это займет у него три дня.
Три дня, три дня… Говорят, Стивенсон написал «Доктора Джекила и мистера Хайда» всего в три дня, или же переписал заново, если правдива история о том, что первый вариант сожгла его жена, а то, что эта к делу не относящаяся информация настойчиво всплывает в памяти, свидетельствует лишь о силе вашего волнения, Кира Михайловна.
Кира спрыгнула на землю и, не таясь, пошла к дому.
Володя в фотоателье подменяет Германа. Он закроется не раньше восьми, плюс дорога на обратный путь до дома.
Считайте, Кира Михайловна, сколько у вас времени. Это намного проще, чем скорость поездов из А и Бэ, десятки лет покорно громыхающих по одним и тем же рельсам на радость математически одаренным школьникам; хуже приходится только велосипедистам. Из пункта Бэ выехал велосипедист, а из своего дома вышла Кира Гурьянова; где окажутся оба, если первый ошибся с пунктом назначения, а у второй не те ключи?
А вот грубостей не надо!
Поставим вопрос иначе. Жили ли ежи? Ежели жили, жалили ли ежей жужелицы?
Кира вытащила ключи два дня назад в фотоателье из кармана Володи Карнаухова. Она не смогла заставить себя дотронуться до одежды Германа, хотя их ветровки висели на соседних вешалках, отличаясь только цветом. Пока Вера Павловна многословно и цветисто объясняла, какой портрет она желает заказать, Кира достала связку, сжав в кулаке, чтобы не звенела. Старуха, войдя в роль капризной богатой заказчицы, сыграла роли восьмерых статистов, перебрасывавшихся волейбольными мячами; она пасовала, подпрыгивала и ловко огибала соперника, то есть себя. Никем не замеченная горилла вышла из здания с ключами.
В мастерской толстяк-армянин, благоухающий чесноком, сгреб их волосатой лапой, подмигнув учительнице, и десять минут спустя Кира стала владелицей двух комплектов.
Ключ повернулся в замке с небольшим усилием, и дверь распахнулась совершенно обыденно, без скрипа. Кира обошла комнаты: четыре, включая кухню, и везде скучноватый порядок, какой бывает в квартирах холостяков, довольных своим положением. Хорошо, что не слишком просторно, подумала Кира, и так уйдет много времени, а ведь еще есть чердак, трофеи могут храниться там…
Она натянула хирургические перчатки, переложила в задний карман зажигалку Шишигиной, чтобы, не дай бог, не выпала, и приступила к обыску.
Обстановка в жилище Германа была почти спартанской, но у Киры не было опыта поиска спрятанных вещей, хотя она провела два дня за изучением рекомендаций под названием «Искусство шмона».
До сих пор у них были одни подозрения; теперь дело за доказательствами.
Она начала с кухни. Продвигалась слева направо, не пропуская ни одного ящика, сдвигая картины на стенах и осматривая обратную сторону – не картины, постеры с фотографиями, черно-белыми и абстрактными, довольно странными на первый взгляд – впрочем, Кира ничего не понимала в этом искусстве; наверняка Герман развесил кого-нибудь выдающегося. На всякий случай в каждой комнате она выходила на середину и внимательно рассматривала снимки, один за другим, с той же тщательностью, с какой проверяла сочинения; кроме того, каждый из них она сфотографировала. Могло статься, Герман зашифровал в них путь к тайнику.
