Убийства начались пять лет назад.
Карнаухов появился в городе незадолго до первого исчезновения.
Он видел фотографию Лизы.
Он постоянно имеет дело с детьми.
ОН ТОЛЬКО ЧТО ОТКРЫЛ ТАЙНИК.
Пряди волос перетекали сквозь пальцы, Карнаухов ощупывал их, принюхивался, стихотворные строчки срывались с его губ вперемешку с непристойностями; на ее глазах он впадал в жутковатый экстаз, корчился и изгибался; одновременно он не прекращал потряхивать сковороду, словно хозяйка, готовая перевернуть испекшийся блин, и на ней подпрыгивало, бренчало, скакало что-то маленькое…
Кира задержала дыхание. Сделала шаг, второй – и оказалась за его спиной. На пористой чугунной поверхности поблескивала длинная сережка с паучком на конце цепочки.
Руки у него в цыпках, отметил кто-то посторонний в ее голове, а в следующий миг Володя обернулся.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, не двигаясь. Затем он вскочил на ноги, попятился, уперся в стол, мягко оттолкнулся от него – выглядело это так, словно поверхность стола спружинила, – и оказался возле Киры.
Его полудетское лицо не исказилось, не превратилось в ощерившуюся маску. Он остался тем же хорошо знакомым, милым Володей Карнауховым, и этот хорошо знакомый Володя Карнаухов со страшной силой ударил ее в солнечное сплетение.
Кира поперхнулась собственным криком.
– Зря вы это… – с сожалением сказал он, пока она пыталась глотнуть воздух или хотя бы разогнуться. – Ну, то есть… Ну, зря, короче.
Он бил, как бьют боксеры, и пока Кира неумело отмахивалась, успел дважды врезать ей в живот. Для своего телосложения он оказался зверски силен. Она не дралась ни разу в жизни и даже не очень представляла, как это делается, но если бы и представляла, это бы мало что изменило. Лицо его раскраснелось, глаза блестели; он был весел, возбужден и ужасно похож на школьника, махающегося на перемене с другим таким же школьником пакетами со сменкой.
Он, кажется, ее убивал.
Это была последняя внятная мысль. Словно расслышав ее и намереваясь выбить из Кириной головы, Карнаухов подпрыгнул и ткнул ее кулаком в висок.
Кира пришла в себя от свиста.
Она лежала на боку; руки были стянуты за спиной так, что ломило плечи, ноги наспех обмотаны каким-то проводом. Карнаухов сидел неподалеку, вполоборота к ней, и отрывисто высвистывал популярный мотив, надолго замолкая перед каждым тактом. По комнате расплывался вонючий дым. В горле у нее запершило, Кира раскашлялась.
Карнаухов сдвинулся в сторону, и стал виден пляшущий от сквозняка язычок пламени на туристической горелке.
Володя обернулся. Вид у него был злой и обиженный одновременно.
– Вы гнусная баба, – с досадой сказал он. – Смотрите, чего наделали!
Он наклонил сковороду. Кира увидела горстку пепла и что-то подтаявшее, похожее на растекшуюся каплю ртути.
– Все из-за вас!
Он поднялся, занес ногу, чтобы пнуть ее, но отчего-то передумал.
– Дура тупая.
Перед ее глазами протопали ноги, на этот раз в изношенных кедах, и исчезли. Где-то вдалеке завозились, что-то скрипнуло и донеслось обрадованное восклицание.
Кеды, подумала Кира, зачем он их надел, как-то глупо носить кеды дома.
Карнаухов вернулся, таща длинный черный рулон парниковой пленки, переломленный пополам и похожий на дурацкую сигарету из тех, что вставляют в рот надувным рекламным фигурам в форме человечка, которые танцуют из-за направленного потока воздуха. Аэромены, вспомнила Кира. Она их не выносила. В их движениях было что-то душераздирающее.
Рулон шлепнулся перед ее носом, едва не ударив по лицу.
Так вот для чего кеды, отстраненно подумала она. Он чистюля.
Когда пленка была расстелена, пол превратился в озерцо, затянутое мазутной эмульсией. Карнаухов осмотрелся и сердито зацокал языком.
– На кухне, – сказал он в пространство и деловито побежал из комнаты.
Кира перекатывала в уме две вероятности: нож или отбивной молоток? Молоток или нож?
Она прогнулась в спине так, что захрустели ребра, и смогла дотянуться до заднего кармана джинсов. Пальцы с каждой минутой теряли чувствительность. Покосившись на кровать, Кира убедилась, что рубашки там нет. Вряд ли, оглушив ее, Володя стал заниматься уборкой. Он сразу кинулся сжигать улики; она поступила бы так же на его месте.
Не торопиться; дышать; не впадать в панику: у перепуганных людей потеют руки.
Кира нащупала в кармане зажигалку.
Левой она начала подталкивать ее снизу и, едва показался корпус, кончиками пальцев правой крепко, как клещами, обхватила колпачок и потащила наружу. На кухне все стихло. Сотни раз отработанным движением она крутанула колесико и постаралась направить огонь на то, что стягивало ее руки.
Пламя обожгло кожу на тыльной стороне ладони. Кира до крови прикусила губу, удерживаясь от крика, развела запястья в стороны что было сил, удерживая зажигалку в сведенных от боли пальцах. И почувствовала новый запах.
Горела ткань.
Вновь стало горячо, а затем невыносимо горячо. От боли Кира выронила зажигалку, но пламя успело сделать свою работу. Она дернулась, и освобожденные руки, как плети, мотнулись вперед. Тряпка на одном запястье едва тлела, на другом огонь полз по ткани вверх. Кира села, стряхнула их и принялась за провод.
Карнаухов появился в дверях, сжимая в одной руке штопор, а в другой широкий мясной нож – точно такой же она недавно купила в хозяйственном. Теперь они поменялись местами: Володя ошарашенно взирал на нее сверху вниз, Кира смотрела, задрав голову. Чувства ее обострились до предела, и она с беспощадной ясностью поняла, зачем ему понадобился штопор.
– Эй, эй! Так не пойдет!
Он подскочил, словно фехтовальщик, выставив перед собой нож вместо шпаги.
– Н-на!
Пленка поехала под его кедами, и острие взрезало воздух, едва не коснувшись ее подбородка. Карнаухов выругался и снова замахнулся, на этот раз целясь ей в глаз.
Вместо того чтобы закрыться от удара, Кира упала плашмя, скомкав пленку в кулаке, и дернула ее на себя. Сковородка поехала к ней, и как только нагретая ручка оказалась под ее ладонью, Кира перевернулась и описала в воздухе дугу точным движением теннисиста, отбивающего мяч.
Послышался спелый хруст, какой бывает, если разломить не до конца разрезанный арбуз. Что-то брызнуло, и, зажмурившись в ужасе перед летящим в глаз лезвием, Кира послала чугунную ракетку в обратном направлении, перехватив ее двумя руками.
На этот раз звук был чмокающий, влажный, словно где-то над ней поцеловались две гигантские жабы. Карнаухов покачнулся, мягко повалился на пол и распластался, в точности как аэромен, которому перестали подавать воздух.
Не выпуская своего оружия, Кира приподнялась и взглянула ему в лицо. К горлу подкатила тошнота. Она открыла рот и торопливо задышала по-собачьи. Не переставая часто-часто дышать, прижала пальцы к сонной артерии на его горле.
Во рту пересохло.
На глаза ей попался скрученный стержень штопора. Если в холодильнике найдется бутылка вина, несостоявшееся орудие пыток можно применить по назначению – то есть по целевому назначению, а не так, как планировал этот бывше-живой юноша.
С губ сорвался нервный смешок.
Когда спустя минуту Кира отняла пальцы от шеи Карнаухова,
