Женя пожимал плечами и не возражал. Он понимал: Полина ищет себя, пытается зацепиться за что-то новое. Сегодня – татарский, завтра, может быть, вышивание. Какая разница? Главное, чтобы ее интересовало хоть что-то, удерживало на плаву. Лишь бы не было той отрешенности, безучастности, которая владела ею совсем недавно.
– Как думаешь, может, на будущий учебный год мне вернуться в школу? – советовалась она с Женей.
Но он был против: слишком нервная работа. У Полины и без того хрупкая психика.
– Лучше я подберу тебе что-то в клинике. Мне давно нужен главный администратор.
– Так уж и нужен? А прежде как без него обходились? – с улыбкой спрашивала она.
– Мучились, – улыбался Женя в ответ и объяснял, почему назрела необходимость ввести эту должность.
Помимо всех дел, Полина старалась больше заниматься с Аликом. Однако быстро приметила, что он не нуждается ни в ее помощи, ни в общении с приемной матерью. Во-первых, мальчик был крайне самостоятелен. А во-вторых, у него был Женя. Постепенно приходя в себя, Полина начала замечать, какую большую роль отец и сын стали играть в жизни друг друга.
Женя и Алик сблизились гораздо раньше, но теперь стали попросту неразлучны. Вечерами, когда муж работал в кабинете над научной статьей или читал, мальчик пристраивался рядом и тихо занимался своими делами. Не ей, а Жене он рассказывал про то, как идут дела в кружке юных химиков, говорил об оценках и одноклассниках (среди которых у него так и не было друзей), делился впечатлением о прочитанных книгах.
Алик всюду ходил за приемным отцом, он прилип к Жене, как моллюск к днищу большого океанского корабля, и Полина не могла не признаться себе, что это ее беспокоит. Хотя Женя, напротив, был искренне рад обществу приемного сына.
– Если бы не Алик, я бы с ума сошел, пока ты была в больнице, – говорил Женя, и в голосе его звучало нечто похожее на экзальтацию. – Он всегда был возле меня, мы даже еду готовили вместе. Этот мальчик меня буквально спас. Я благодарен судьбе, что он появился в нашей жизни. И появился именно сейчас!
Да, думала Полина, именно сейчас…
Но не могла решить, хорошо это или плохо.
На двадцать третье февраля Полина приготовила своим мужчинам роскошный ужин и подарила подарки: Жене – запонки и булавку для галстука, Алику – толстый блокнот в кожаном переплете и свитер.
К Восьмому марта они преподнесли ей духи и сертификат в магазин одежды. Алик нарисовал рисунок, подписанный «С праздником, любимая мамочка!». Полина сделала вид, что рада и тронута. Женя – тот буквально сиял. Кстати, его самого приемный сын уже давно стал звать отцом.
– Спасибо вам, мои милые, – сказала Полина, надеясь, что голос ее звучит достаточно радостно и сердечно.
– Ничего, что я тебя так назвал? – не глядя на нее, спросил Алик, и щеки его мило порозовели.
– Что ты, мне очень приятно, – улыбнулась Полина и обняла его.
Позже, думая об этой сцене, Полина сообразила, что показалось ей странным в интонации, с какой Алик проговорил те слова. Фраза звучала в точности так, как обычно говорят в мелодрамах: прочувствованно, чуть несмело и в то же время с долей надрыва.
Но за всем этим слышалось что-то вроде… веселья? Насмешки?
На другой день после женского праздника Полина решила сходить в школу: поздравить Дарину Дмитриевну с прошедшим Восьмым марта, а заодно узнать, как дела у Алика.
Учительница приняла подарок, поблагодарила, скороговоркой произнеся непременное «Что вы, не стоило беспокоиться!», но Полина заметила, что смотрит она без особой симпатии и держится скованно. Создавалось впечатление, что учительница хочет сказать еще что-то, но раздумывает, говорить или нет.
– В чем дело, Дарина Дмитриевна? Что случилось? – не выдержала Полина. – У Алика в школе все хорошо?
Классная руководительница стушевалась на мгновение, но быстро взяла себя в руки:
– Да, все хорошо. Он отлично успевает, правда, с ребятами почти не общается…
– Он интеллектуально развит гораздо больше других детей, а потому вполне самодостаточен, – отбарабанила Полина слова мужа. – Возможно, ему просто не нужна компания.
– Возможно, – уклончиво подтвердила Дарина Дмитриевна. – Но мне кажется, дело не только в этом.
– Что вы имеете в виду? – не поняла Полина.
Прозвенел звонок.
– Простите, мне нужно идти. Может быть, вы выберете время и зайдете поговорить со мной?
Полина вышла из школы озадаченная. Что хотела сказать Дарина Дмитриевна? Они договорились встретиться в конце недели.
Правда, сложилось так, что учительница уже на следующий день заболела и вышла на больничный. Поэтому поговорить им удалось только на родительском собрании в конце третьей четверти.
В тот вечер поведение учительницы не давало Полине покоя, и чем дольше она думала о словах Дарины Дмитриевны, тем сильнее наваливалась тоска. Чтобы как-то превозмочь депрессивное состояние, Полина позвонила Светлане, и сестры некоторое время говорили по скайпу, но в итоге Полина под надуманным предлогом свернула беседу, потому что вместо желаемой радости от общения почувствовала лишь раздражение.
Спать не хотелось, и она попросила Женю поставить их любимый фильм, который неизменно вызывал интерес и поднимал ей настроение, сколько его ни пересматривай.
Но на этот раз Полина не сумела досмотреть киношедевр до конца. Герои вдруг показались плоскими, сюжет – нелепым, а диалоги глупыми и пресными. В итоге она решила принять еще одну таблетку и попытаться уснуть, тем более что Женя давно уже похрапывал.
Полина вышла из спальни и отправилась на кухню за водой. Проходя мимо детской, она почувствовала, что из-под двери тянет холодом.
«Наверное, окно открыто», – подумала она и зашла внутрь.
В комнате было темно – непроглядная, стылая, влажная мгла. На нее пахнуло сыростью, как из глубокого погреба. Полина хотела подойти к окну, которое было напротив входной двери, но поняла, что не видит его. Вообще ничего перед собой не видит.
Она застыла на пороге, старясь понять, что происходит: обычно такой темени в городских квартирах не бывает, ведь включено уличное освещение.
«А что, если я внезапно ослепла?!»
Полина растерянно заморгала, сняла очки, прикоснулась к глазам.
«Спокойно, спокойно, без паники, все хорошо!»
Но руки и ноги заледенели, будто она голышом вышла на мороз.
– Алик, – прошептала Полина, по-прежнему не в силах ничего разглядеть впереди себя. – Алик, ты спишь?
В ответ раздался звук, который она потом часто слышала во сне. Из глубины комнаты, с того места, где стояла кровать приемного сына, раздалось хихиканье. Сумасшедший, тонкий смех, в котором человеческого было не больше, чем в волчьем вое.
Нужно выйти отсюда. Срочно!
Но у нее не получалось. Пытаясь заставить себя сделать шаг назад, Полина так и стояла на пороге, дрожа от холода и страха, чувствуя, что тело от внезапно накатившего ужаса покрылось противным липким потом. Она ощутила острую резь и тяжесть внизу живота, но и
