Азазель сказал строго:
– За стол, малышка! Топай-топай… Не стесняйся, у нас ни к обеду, ни к завтраку никто переодеваться не обязан.
Она бросила на него опасливый взгляд, Азазель развел руками, признавая, что проговорился, девочка сметливая, сразу поняла, что в других местах переодеваются, и вообще в таком виде за стол садиться нельзя, это только Азазелю все равно, потому что он не человек, хотя и вроде бы человек.
Михаил подумал с жалостью, что даже для такого вот случая остро недостает Аграт. Научила бы птенчика женским хитростям выживания в мужском мире. С другой стороны, как бы обе ужились в личном плане…
Азазель метнул на него быстрый взгляд, все понимая и моментально схватывая, разлил по бокалам вино.
– Все, что ни делается, – провозгласил он пафосно, – все к лучшему! И что делается – тоже. И вообще живем в лучшем из миров!.. Сейчас посмотрим, что приготовила Сири…
Сверху раздался язвительный голосок:
– Если вкусно, то готовил Азазель, если невкусно, то я.
– Не хами, – строго велел Азазель. – От меня нужно набираться только прекрасных манер! Потому что я прекрасен.
– И скромен, – добавила Сири.
– Вот-вот, – милостиво согласился Азазель. – Сверх всякой меры!
Обизат сидела с Михаилом рядом и следила за его движениями влюбленными глазами. Он чувствовал себя неловко под ее взглядом, сам бы вот так не управился за столом, это Макрон все знает и умеет, но пусть Обизат верит в него, мужчина для женщины должен быть что-то вроде дуба, на который можно опереться, а то и взобраться подобно лозе.
Наконец нарезал, центральное блюдо опустело, Михаил добавил пару ломтиков на тарелку Обизат и с облегчением опустился на свое место. Она повернула к нему мордочку, глаза блестят, он залюбовался, как грациозно сняла полотенце, короткие огненно-красные волосы смешно растопырились во все стороны, словно иголки рассерженного ежика, улыбнулась светло и чисто.
Азазель взял фужер, встал, красивый и торжественный, приподнял фужер на уровень глаз.
– Так сдвинем же чаши, чтоб наша доля нас не чуждалась, чтоб лучше в мире жилося!.. За это грех не осушить до дна.
Все поднялись, чувствуя особость момента, фужеры звонко коснулись краями, Обизат прошептала Михаилу:
– Правда, Азазель умеет быть торжественным?
– Умеет, – согласился Михаил. – Ты давай ешь, Сири сердится, если завтрак стынет. А то еще побьет!
– Что, правда?
Михаил признался:
– Азазель говорил про скорый захват власти то ли машинами, то ли программами, но угадай, когда врет, а когда говорит правду?
– Захват власти автомобилями?
– Э-э, механизмами.
– Сири такая хозяйственная, – сказала Обизат, – покладистая, добрая… Зачем ей власть? Она женщина, а нам так нравится подчиняться мужчинам…
От ее влажных коротких волос приятный запах юности, в теплом комнатном воздухе сохнут быстро, он перевел взгляд на тарелку, напоминая себе, что пахнет шампунь, а не волосы, у Азазеля даже мыло и все кремы пахнущие, ванная комната вообще женская, что и правильно, мужчинам такие комнаты вовсе ни к чему, а место в квартире занимают.
Бианакит ест молча, по-солдатски быстро и без церемоний, Азазель наслаждается каждым ломтем, во всяком случае выглядит так, Обизат напоминает робкую мышь, что опасливо пробует каждый кусочек, потом лопает быстро-быстро и снова замирает в опасении перед новым блюдом.
Азазель каждый глоток мяса чувственно запивал вином, на Михаила бросил острый взгляд.
– Что, Сири плохо приготовила? Как ты смеешь за столом думать о чем-то еще, как не о ее мастерстве?
Михаил проговорил:
– О чем… О том, что на тысячу героев, обрубающих ветви зла, приходится только один, бьющий в самый его корень.
Азазель, нахмурившись, аккуратно отрезал от большого ломтя на своей тарелке красивые ровные кусочки и элегантно накалывал на зубья вилки, на Михаила даже не взглянул, занятый таким важным и нужным для общества делом.
– На что намекаешь?
Михаил пожал плечами.
– Все еще намекаю?.. Я вроде бы в лоб говорю, что пора бы.
– Рано, – бросил Азазель с сожалением. Он отправил в рот кусок мяса, прожевал, повторил, – хотя еще чуть, и будет поздно.
– Тогда…
– Рано, – повторил Азазель. – Ты ешь-ешь, а то Обизат утянет. Женщины все хитрые, только и думают… Мы запоздали, потому с нашей стороны только булавочные уколы… Пока всякие там архангелы и серафимы возлежали в райской неге, Ад разрастался и совершенствовался. Наши противники качали бицуху, так что мы здесь без прикрытия и сами по себе. Но ты все же прав, бить надо в корни. Один из них в том, что никакие демоны не проникнут в мир людей сами по себе, если не отыщется предатель с этой стороны.
Михаил сказал с негодованием:
– Это отвратительно!.. Предавать нельзя!
– Да ну, – спросил Азазель. – Че, правда?.. Вообще?
– Вообще, – отрезал Михаил. – Еще могу понять, когда предают одного господина, который встал на неправедный путь, и переходят на сторону того, кто прав… хотя и это нехороший и недостойный путь, но как предать всех людей на свете?
Азазель сказал благодушно:
– Мишка, не вскидывайся в благородном негодовании! Вот даже Обизат за тебя неловко, а Бианакит вообще смотрит в тарелку, и это не потому, что голодный. Предатели всегда отыщутся. Большинство вообще не считают себя предателями, а называют себя благородной оппозицией, сопротивлением диктатуре, правозащитниками, флибустьерами, борцами с коррупцией, глобалистами…
– А какое оправдание в этом случае?
Азазель отмахнулся:
– А нам не все равно?.. Какая-то отмазка всегда найдется. Но мы работаем без адвокатов, не так ли?.. И права не зачитываем.
– Ну да…
– Потому нас как бы нет, хотя работаем над поддержанием порядка. Если хочешь, назови его божественным. На самом деле так и есть, просто меня воротит от любого пышного названия. Можешь называть его благочестивым, так еще противнее.
Михаил спросил с подозрением:
– А ты что… демократ?
– Ну да, – ответил Азазель, – еще какой!.. Кто увел от тоталитарной власти двести свободолюбивых правозащитников в царство свободы и беззакония?
– Ну и натворили, – проворчал Михаил.
– Натворили, – согласился Азазель, – потому я теперь демократ с оглядкой. В душе демократ, но действую как надо, получаюсь государственником, хотя уже достала эта дисциплина!
– Дисциплина?
– Самодисциплина, – уточнил Азазель со вздохом. – Думаешь, легко государственнику душить демократа? Это же душить в себе свободного неандертальца!.. Который был настолько свободен, что даже обществом жить не хотел!
– Потому и сгинул.
– Не сгинул, – возразил Азазель, – а его истребили государственники-кроманьонцы. Что безнравственно и жестоко, но единственно верно и правильно. Мир жесток, Мишка. И если хочешь помогать людям, заканчивай жрать, а то вон какую морду наел!.. Допивай, бери пистолет и две обоймы. Нет-нет, я не в фигуральном смысле! Бери, мы отбываем. Поступил сигнал, как здесь говорят, надо отреагировать. Не потому, что надо, а потому, что очень надо.
Часть вторая
Глава 1
Михаил выстрелил трижды, но демон несется огромными прыжками, на краткие моменты исчезая за великанскими обломками скал, пули с треском высекают искры, откалывая крупные куски.
В какой-то момент исчез, словно растворился, Михаил прибежал на то место, где видел последний раз, вмятина в каменном полу, словно тяжелый монстр
