— У меня…
— А, ну да. Отличный аргумент. Ты хочешь «насладиться летом», — я небрежно изображаю пальцами кавычки. — Как будто наши съемки просто ад.
— Иногда так и есть.
— Прости, что?
Пустые глаза Клавдии оживают.
— Я сказала, что иногда так и есть. Иногда ты превращаешь их в ад. Ты задираешь нос и начинаешь заморачиваться на «эстетике», на всех этих технических деталях и «идеальных кадрах», так что ты забываешь, что часть актеров - твои друзья, а я - твоя сестра.
— Тебе не понравилось, что в воскресенье я тебя поправила? Я всех поправляю.
— Нет, не в этом дело. Просто… — Клавдия качает головой и обреченно вздыхает. — Я уже сказала тебе, что не смогу найти достаточно веского довода, так что придется тебе просто смириться. Я ухожу.
Я качаю головой. И качаю, и качаю, снова качаю.
— Поверить, блин, не могу.
Но в одном Клавдия права: она никогда не сможет оправдать свое предательство. Я не могу больше ни секунды находиться с ней в одной комнате. Так что хватаю свой пакет с горохом и выбегаю из комнаты.
***
— Если она хочет уйти, мы не сможем ее остановить.
Голос Джек в телефонной трубке спокойный и даже немного скучающий. Я пытаюсь не злиться. Джек всегда говорит скучающим тоном, даже если мы обсуждаем ее новую любовь или любимую группу.
— Она обязана довести начатое до конца, — возмущаюсь я. — Она обещала, в конце концов.
— Ага, и нарушила обещание. Такова жизнь. Обычное дело. Осталось понять, как переписать сценарий, чтобы Брукс не слишком пострадал.
Я злобно разглядываю висящую на моей кровати гирлянду, пока слезы не застилают глаза.
— Убила бы ее!
— Я тебя понимаю. Но это Клавдия. Она не передумает, так что надо смириться.
— Ты не думаешь… — начинаю я, но не договариваю.
— Чего?
— Это ведь не ударит по остальным? Если она уйдет, за ней не потянутся другие?
— Ни фига. Ты их вчера вообще видела? Они под кайфом не меньше нашего. Это большие возможности и хорошая строчка в резюме. Клавдия не актер, ей не понять. Но никто больше не уйдет, это я тебе гарантирую. Чтобы уйти сейчас, надо быть полным идиотом.
Я вспоминаю вчерашние слова Серены: «Мы делаем то, что бывает раз в жизни».
— Да, — отвечаю я. — Наверно, ты права.
— Кстати, как дела в твоем уголке интернета?
Джек намекает на мою часть обязанностей. Прошло уже больше недели с влога Тейлор Мирс, наши подписчики и просмотры продолжают расти, но уже не на такой бешеной скорости. Та же ситуация и в социальных сетях. Упоминания и фан-арт по-прежнему появляются каждый день, но сейчас их хотя бы можно разгрести. У меня уходит около часа в день, чтобы все просмотреть.
— Все хорошо, — говорю я. — Много приятных комментариев. Кое-что я ретвитнула.
Я не собираюсь упоминать о пяти абзацах, в которых поблагодарила Тейлор Мирс за все ее хорошие слова. Задним числом я понимаю, что это, наверно, было слишком. Кажется, там слишком часто использовано слово «круто».
— Жаль, что мы не можем позволить себе личного секретаря, — замечает Джек. — Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, потому что так мне не приходится общаться с людьми. А это общение. С живыми людьми. Мне не в кайф.
Я улыбаюсь в трубку. Джек постоянно старается напомнить мне, что она мизантроп.
— Раз уж мы говорим про уход из проекта, — начинаю я, — мне надо кое-что тебе сказать.
— Таш, если ты сейчас меня бросишь, я на хрен…
— Заткнись и послушай, ладно? Я решила пока приостановить выход влога. Вряд ли я смогу снимать сериал, разгребать социальные сети, работать, да еще и влог снимать. Чем-то придется пожертвовать.
— Ого. Хотя да, разумно. Когда все уляжется, ты всегда можешь к нему вернуться.
— Я тоже так подумала, — отвечаю я, хотя ощущение такое, будто мне врезали под ребра.
Я надеялась, что Джек хотя бы попытается меня переубедить. По крайней мере, скажет, что жить не сможет без «Таш среди чаш»… Но вообще-то сделать перерыв - единственное решение проблемы. И я бы не передумала, даже если бы Джек решила со мной поспорить.
— Ладно, — прощается она, — пойду, поиздеваюсь над лицом Салли.
Звучит странно, но не из уст Джек. Несколько лет назад она начала лепить глиняных кукол в духе Тима Бертона и продавать их через интернет. Она хорошо набила руку и отправляет где-то по дюжине в неделю. С тех пор как их с Тони проект «Шум и эхо» накрылся, она все свободное время посвящает своему магазинчику.
Так что, как и каждый раз, когда Джек говорит о своих куклах, я начинаю неподражаемо фальшиво напевать песенку Салли из «Кошмара перед Рождеством»:
— Мои предчувствия мрачны-ы-ы…
— Боже, Таш!
— С тоской гляжу на лик луны-ы-ы...
— Я сейчас положу трубку.
И кладет.
***
Я не хочу второго приступа бессонницы подряд, так что спускаюсь в кухню налить себе ромашкового чаю, который бабушка Янг прислала из Окленда на Рождество. В гостиной кто-то смотрит телевизор, чего почти никогда не бывает после десяти вечера. Я ставлю чайник и решаю сунуть нос внутрь. Свет погашен, и в темноте тихо идет черно-белый фильм с Бетт Дейвис. В пляшущем свете телеэкрана я вижу силуэт мамы, прикорнувшей в углу дивана. Она смотрит не в телевизор, а куда-то на стену слева от него. И плачет.
У меня пересыхает в горле. Я уже привыкла, что она проливает слезы раз в год - четырнадцатого января, в день, когда она уехала в Штаты из Новой Зеландии. Но застать ее в таком состоянии в самую заурядную ночь, это неожиданно… и немного неловко.
Чайник начинает закипать. Мама поднимает голову на звук и замечает, что я стою в дверях. Я слабо улыбаюсь и пытаюсь придумать, что сказать.
— Таша, — произносит мама, вытирая рукой глаза и улыбаясь уголками губ. — Я тебя не заметила.
— Я заваривала чай.
— А. Угу.
— Хочешь чашку? — мне наконец удается сказать что-то подходящее.
Повисает долгая пауза - видимо, мама восстанавливает дыхание - а потом произносит:
— Да, было бы очень мило с твоей стороны.
Я киваю и прячусь обратно в кухню как раз к тому моменту, когда чайник закипает. Беру два ситечка заварки, наливаю кипятка в чашки и возвращаюсь в гостиную. Отдаю маме одну из чашек и забираюсь на диван рядом с ней.
Мне нечего ей сказать, так что я просто сижу рядом, и мы пьем чай, пока Бетт Дейвис заполняет каждый кадр уверенным взглядом своих широко раскрытых глаз. Только много минут спустя,
