Снаружи, как выяснилось, маячил дрон.
– Чтобы ты лучше получился, – съязвила Маманя, глядя на сурово насупившегося Кувалду.
– Я или вы? – попытался парировать фюрер, но не получилось.
– Мы загримированы, – хихикнула Сопля. – А у тебя во всю физиономию вчерашнее похмелье вылезло.
Тут даже Штанина не удержалась от дерзкого хохота, и публично оплёванный Кувалда протянул:
– Мля… – и выразительно посмотрел на близнецов. Мол, убедились, как всё плохо?
Убедившиеся шасы ответили великому фюреру мрачными взглядами, но промолчали, предложив, таким образом, Кувалде начать разбирательство самостоятельно.
– Зачем явились?
– Посмотреть.
– Мы тут фелом занимаемся.
– Вижу, – подтвердила Маманя, уверенно приближаясь к ноутбуку. – И ваше дело мне очень даже интересно.
– Шла бы ты отсюфа, – процедил одноглазый, но без должной уверенности. И рука вроде на ятагане, и злость в глазу горит, и рот перекошен в бешенстве, но не было в великом фюрере уверенности. Не было. Проклятый указ Берегини Трона «О гендерной политике в любезной семье Красные Шапки», который требовал дать женщинам семьи кусочек власти, связывал одноглазого по рукам. Ну и присутствие оператора, конечно же, смущало. В результате наглые тётки остались в живых.
– Прекрасный типаж, – прошептал оператор, разглядывая взбешённого Кувалду. – Сколько экспрессии.
– Его поставим в тизер, – решил Жуций, благоразумно не отправившийся в фюрерскую башню, но наблюдающий за происходящим онлайн. – Он будет драться?
– Может быть.
– Жаль, если не будет… Но ничего: рано или поздно ему придётся.
А в кабинете великого фюрера события шли своим чередом.
– Здравствуйте, шасы, – осклабилась Маманя, усаживаясь напротив близнецов. – Давно не виделись.
– Ну, вообще я тебя никогда не видел, – буркнул Майно.
– А я тебя уже забыл, – пропищал Лебра.
– Но нам всё равно есть о чём побазарить, – подытожила Маманя. – Правда?
– Неправда.
– Правда.
Сопля хихикнула, Штанина, которая впервые оказалась в подобной ситуации, криво ухмыльнулась, ожидая дальнейшего развития событий, и попыталась встать в центр кадра. Сопля дала дерзкой подруге по башке и сообщила зрителям:
– Сейчас мы покажем великому фюреру, где тут власть.
– Кто здесь власть! – поправил её Жуций и выругался.
– Покажем великому фюреру, кто здесь где, – поправилась Сопля, мозги которой до сих пор не набрали нужной алкогольной кондиции и слегка путались.
– Никто не смеет обижать детей! – зачем-то добавила Штанина, чем привлекла к себе внимание. – Пусть они выступают где хотят!
– Это что ещё за чучело? – кивнул на неё Кувалда.
– Не чучело, а будущий уйбуй Гниличей, – хмыкнула Маманя, решив отвлечься от надувшихся шасов.
– Расползается, значит, зараза, – прокомментировал происходящее фюрер.
– Ты сейчас о чём? – прищурилась Сопля.
– Об указе королевы? – добавила Штанина.
Кувалда замер.
– Она ещё Берегиня, – напомнил Майно.
И тут же получил:
– Ты тоже против королевы?
Маманя очень хотела надавить на шаса, но не удалось.
– Естественно, против, – в упор глядя на тётку Дурич, ответил Майно. – Я из Тёмного Двора, дура, я генетически против вашего Великого Дома.
– Как ты меня назвал?
– Повторить или не позорить в прямом эфире?
Майно был горд собой: во-первых, он едва ли не впервые употребил бранное слово в присутствии женщин; во-вторых, в адрес одной из присутствующих женщин; и в-третьих, останется безнаказанным. Майно радовался, как ребёнок, и Лебра про себя отметил, что общение с дядей Урбеком не прошло для старшего брата бесследно.
Жуций, который внимательнейшим образом следил за происходящим, сообщил режиссёру, что если Маманя не убьёт наглого шаса на месте, то эпизод придётся вырезать.
Пришлось вырезать.
– Зачем явились? – резко спросил одноглазый, надеясь развить успех Майно.
Но не развил.
– За деньгами, – не менее резко ответила Сопля, предоставляя Мамане возможность перевести дух и прийти в себя.
– Своих мало?
– Наследством интересуюсь.
– Сначала его заработай.
– Уже.
– Что «уже»? – не понял фюрер.
– Уже заработала, – объяснила Сопля. – Когда ты мамочку мою единоутробную в своём вот этом кабинете после полов мытья прямо на столе…
– Не было ничего такого! – рявкнул Кувалда.
– Напрасно ты доченьку родную, кровинушку, признавать отказываешься, напрасно… – елейным тоном произнесла вернувшая себе самообладание тётка Дурич. – Но мы с тобой, любимый, после переговорим, по-семейному. А пока у нас другая тема – деньги.
– Какие феньги? – насторожился одноглазый.
– За «ЭлектроБарыгу».
Великий фюрер бросил быстрый взгляд на шасов. Шасы ответили уверенным молчанием: когда речь заходила о финансах, они говорить не торопились.
– Нам нужны деньги.
– Мне тоже.
– Нам – для семьи, – подчеркнула Маманя.
– Мне тоже.
– Значит, ты меня понимаешь, – рассмеялась тётка Дурич и хлопнула Кувалду по плечу. Хлопнула так, что одноглазый едва не влетел в стену. – «ЭлектроБарыга» должен работать на всю семью. И должен приносить прибыль. Нам. Всем.
– Он и работает на всю семью.
– Тогда где моя доля?
– Принеси товар – получишь фолю.
– Ты приносишь – мы продаём, все счастливы, – объяснил нехитрую комбинацию Лебра. – Товар – деньги…
– Я – из руководства, – веско сообщила Маманя. – Меня королева назначила быть женщиной.
– Тогда отбери товар у своих подчинённых, принеси, мы его продадим, и все тоже будут счастливы, но чуточку по-другому, – переделал комбинацию Лебра.
– Нет у неё пофчинённых, – засмеялся одноглазый. – Кроме Фуричей, а они от неё товар прячут.
– Не прячут!
– Тогфа гфе он?
Было видно, что владельцы «ЭлектроБарыги» собираются стоять до конца, и тётка Дурич решила резко сменить тактику.
– То есть договариваться по-хорошему мы не желаем? – насупилась Маманя.
– Нет, – кивнул великий фюрер, продолжая тискать ятаган.
Кувалда думал, что сейчас последует продолжение, громкие вопли, плавно переходящие в оскорбления, но Маманя вдруг резко повернулась и ткнула пальцем в Майно:
– Ты!
– На меня можешь не смотреть, – твёрдо произнёс старший близнец. – И на брата тоже. Мы с тобой договариваться не собираемся.
– Это ещё почему?
– Потому что наша доля не пересматривается ни при каких обстоятельствах.
– Это ещё почему?
– Тебя что, заклинило?
Маманя ошалело посмотрела на дерзких шасов – она не ожидала, что хлипкие брюнеты осмелятся столь нагло с ней спорить, и атаку попыталась продолжить Штанина. Юная Гнилич очень хотела показать себя, особенно на камеру, вот и вклинилась в разговор.
– Вы тут здесь у нас вообще не забывайтесь! – завопила она, размахивая тощими конечностями. – Вы нам все должны! За всё должны! За все репрессии должны! Вы нас обманывали сотни лет, так что теперь вам платить и каяться, убийцам! Платить и каяться!
– Прекрасно, – прошептал Жуций. – Очень эмоционально.
Однако шасы, к огромному разочарованию конца, оказались готовы к подключению излишне деловой Штанины.
– Слушай, это ты вчера бегала по Форту и кричала, что излечила сифилис? – презрительно осведомился Майно.
– Триппер, – машинально поправила его Гнилич, обрывочно припомнив детали прошлого вечера.
– Пересядь чуть дальше, – распорядился Лебра. – У меня новая, очень ревнивая девушка, не хочу ничего подцепить.
У Штанины задёргался парик.
– Если триппер, то, скорее всего, Бушприт нашкодил, – добил глупую девицу одноглазый. – Больше некому. – И широко улыбнулся: – Где он тебя подловил?
В ответ оскорблённая Гнилич разразилась матерными воплями.
– Это тоже вырезать, – распорядился Жуций, который уже понял, что его протеже рано общаться с шасами на тему денег. А возможно, они никогда до этого не созреют.
– Делиться будете? – в последний раз поинтересовалась Маманя.
– Мы не амёбы, – хихикнул Лебра.
– Ещё раз сюда притащитесь – отключим «Барыгу», и станете снова к Урбеку бегать, – холодно заявил Майно.
– Ну и будем.
– А Урбек с «ЭлектроБарыгой» в доле, и вряд ли ему понравится, если вы опять начнете отираться на его складе.
– Дядя
