Внезапно прорезался голос Тени:
– Ну что, Эш, как тебе декорации? Или, может быть, вовсе не декорации, а истинное отображение сути этого места. Интересно, что бы подумали неофиты, увидев цитадели своей веры в таком или же подобном изображении? – мне послышалась глумливая усмешка Тени. – Убежали бы, болезные, в ужасе, наклав в штанишки от страха. Эх, не любят люди видеть окружающую их действительность в истинном свете, предпочитая смотреть на мир через розовые очки, успокаивая себя иллюзиями. Что скажешь, приятель?
– Тень, не изображай наивность, тебе это явно не к лицу, если оно у тебя вообще есть. Возьми первых десятерых попавшихся людей и покажи им две картины мира – истинную и ту, к которой они привыкли. Как минимум девять из десяти будут руками и ногами отбрыкиваться от подлинного облика окружающего их мира и упрямо цепляться за иллюзии, столь близкие и дорогие их душе и сердцу. Да что там внешняя составляющая, подведи их к зеркалу и заставь этот кусок стекла показать отражение не тела, но души…
– «Портрет Дориана Грея», это бессмертное творение Уайльда? – в реплике Тени звучало скорее утверждение, чем вопрос.
– Ага, он самый. Ставлю пуд золота против дырки от бублика, что все те же девять десятых возмущенно и протестующе заорут нечто вроде «я не такая, я жду трамвая», вместо того чтобы вдумчиво изучить самих себя. Ну не нравится тебе твой истинный облик, так измени его, а не закрывай на это глаза на манер одной из трех китайских обезьянок.
Поразительна человеческая склонность к лицемерию, не поддается она измерению и предела не имеет! И добро бы еще была направлена на околпачивание других ради каких-то серьезных целей, но ведь зачастую обманывают лишь самих себя. Смысла в этом не больше, чем в бесплодных попытках изобретения вечного двигателя, а все стараются…
– Ну а сам ты разве не скрывал своей истинной сути? – полюбопытствовал Тень. – Извини уж, но никак не верится, на чистенького и светленького ангелочка ты никак не тянешь, наверняка у тебя имеется хар-рошая коллекция скелетов в шкафу.
– А на кой мне скрывать хоть одну черту своего характера, скажи на милость? – огорошил я вконец обнаглевшего духа. – Да будет тебе известно, что наглость – второе счастье, плавно переходящее в первое достоинство. Мне искренне и глубоко плевать, что именно подумает о моих моральных и этических нормах все это обывательское окружение. Однако я четко придерживаюсь того кодекса чести, что раз и навсегда установил для себя. В остальном же… – последовал небрежный взмах рукой. – Иногда даже весело наблюдать за человеческой реакцией.
Тут мне вспомнилось одно мероприятие, на которое я попал абсолютно случайно, оказавшись в совершенно чужеродной компании. Так там зашел разговор о терпимости и толерантности к умственно отсталым. Говорили о том, что государству надо вкладывать деньги в реабилитационные центры, искать им подходящую работу и т. д., и т. п. Я же, ничтоже сумняшеся, с присущим хамством высказал то, что думаю, нисколько не стараясь соответствовать общепринятым тенденциям в этой области. Дескать, если уж у государства имеются лишние деньги, то вложите их во что-то стоящее, в науку, в армию или в культурную сферу.
А уж если хотите помочь больным, то направьте средства нормальным людям, волею случая попавшим в беду: покалеченным на войнах солдатам, пострадавшим от стихийных бедствий или вроде того. Но вот выкидывать средства на поддержку всяких даунов, дебилов и прочих умственно неполноценных – полный маразм.
Ох, какой тут поднялся вселенский визг и писк… Как только меня ни пытались оскорбить, называли и ретроградом, и пережитком средневековья, и недостойным жить в правовом демократическом государстве. Глупые, доверчивые собачонки с жидкой водичкой, текущей по жилам вместо крови, они всерьез полагали, что заденут меня своими высказываниями. Вот если бы они начали хвалить меня за схожий с ними образ мыслей и достойные стремления на пути к гражданско-правовому обществу, тогда бы я всерьез обеспокоился своим психическим состоянием.
Я лишь смотрел на них, столь непохожих на моих друзей, со странной смесью жалости и брезгливости. Тяжелые времена ждут страну, где на смену сильным характерам, готовым порвать в лоскуты любого врага, внешнего или внутреннего, приходят бледные немочи, обеспокоенные лишь правами человека. Ах да, еще для них чрезвычайно важно получить одобрительный кивок от светочей заокеанской демократии, чьими преданными холуями они были, есть и будут.
– Ну все, хватит воспоминания минувших дней у себя в башке прокручивать, – как всегда бесцеремонно встрял Тень. – Этим делом лучше заниматься в спокойной и безопасной обстановке, но никак не здесь и не сейчас. Пошли лучше вон туда, по той самой заросшей тропке.
– Это с какой стати, мон шер ами, что я там потерял? Мне, знаешь ли, надо внутрь монастыря, там до сих пор моя подружка загорает в недружественном окружении. Если бы не она, я бы просто слинял отсюда на безопасное расстояние. Тоже мне, нашел рыцаря с лифчиком прекрасной дамы на копье! Опасностей тут хватает, а вот толку… маловато будет.
– Хм, не так все просто, как могло бы показаться. Хрен ты отсюда выберешься в настоящий момент времени. Это же не реальный мир, а скорее несколько измененное его состояние, нечто среднепромежуточное между сном и явью. За пределами монастыря и его окрестностей просто ничего нет, есть лишь искривленное псевдопространство, которое вновь приведет тебя к входным воротам. Так что давай-ка вперед по тропиночке, ведущей на кладбище… Ой, я дико извиняюсь за столь двусмысленный речевой оборот, просто действительно эта дорожка выведет прямиком на монастырское место вечного покоя. Да, идти туда стоит не только любопытства ради, но и весомой полезности для.
* * *Кладбище явно не подходило под столь привычное определение, как «место упокоения». Скорее уж его можно было определить как область повышенного беспокойства. Беспокойство проявлялось как со стороны живых, так и со стороны покойников, недовольных вторжением в их частные владения. К живым с первого взгляда я отнес троицу монасей, вооруженных лопатами и всецело поглощенных земляными работами. Но какого лешего им так срочно понадобилось раскапывать старые могилы? Землекопы-любители были столь увлечены своим общественно бесполезным делом, что даже и не заметили моего к ним приближения на весьма близкое расстояние.
Вид у работников лопаты был, прямо скажем, не цветущий, одежда выглядела так, словно ее долго и вдумчиво обваливали в земле и никогда не чистили. Спутанные и перепачканные грязью волосы наводили на мысль о том, что их обладатели дали обет не мыться до скончания веков.
– Простите, достопочтенные, что отвлекаю вас от столь интригующего занятия, но не могли бы вы уделить мне минутку своего драгоценного времени?
– Ну ты и дурак, – тяжко вздохнул Тень. – Иногда вежливость бывает абсолютно излишней, и сейчас как раз такой случай.
Сначала я не понял смысл этого комментария, но замешательство длилось недолго – всего лишь до той поры, пока все трое могильщиков не повернулись ко мне своими симпатичными мордахами. Интереснее всего было
