Они остановились в конце аллеи. Взяв ее лицо в свои ладони, Уилл поцеловал Аву долгим прощальным поцелуем. Таким выверенным и сдержанным, словно бы отрепетированным заранее, и от былой нежности и любви в нем остались всего лишь крохи. Самые последние, самые ценные и дорогие сердцу…
Она целовала его в ответ со всем отчаянием, со всей болью и непрозвучавшими мольбами. Она ловила каждый миг, каждое движение таких любимых губ и ноту родного запаха. Прикрывала глаза и сквозь соленую поволоку слез пыталась в последний раз рассмотреть и запомнить черты возлюбленного. Она прижимала ладонь к его шее и как можно сильнее старалась прочувствовать пальцами его жесткую грубоватую кожу и твердость мышц, и такое приятное тепло, почти жар. И когда он отстранился и посмотрел на нее, ее сердце защемило от осознания, что годы спустя она вряд ли сможет с точностью описать его глаза, но навсегда запомнит то, как он сияли золотом.
— Мне пора, — совсем тихо произнес Уилл, опустив взгляд. Ава кивнула в ответ и отвернулась, когда Марлоу пошел дальше. Она не смотрела в его сторону до тех пор, пока он не скрылся из виду, но далеко не сразу ушла. Еще долго она смотрела на город, на чернеющие облысевшие деревья и растянувшиеся во все небо жемчужно-серые облака. Поднявшийся ветер в шутку пытался сорвать с нее шляпу и трепал длинные волосы. Они поднимались в воздухе, липли к губам и закрывали глаза, но девушка не отмахивалась и не убирала их с лица. Лишь только думала о том, как хорошо было бы действительно стать ведьмой да сгореть на костре и сизым пеплом исчезнуть в небесах.
— Больше мы друг друга не видели. Поздним вечером того же дня он сел на самолет и улетел в Лондон, чтобы уехать и никогда не вернутся. Он никогда не любил долгих прощаний и просил никого из друзей не тратить время в аэропорту. Мне потом говорили, что некоторые все же приехали проводить его. Звали и меня, но я отказалась. Знала, что не вынесу еще одного прощания, а аэропорты… Они всегда дарят надежду, что, улетев, человек возможно вернется. Вот только даже если бы он прилетел назад в Чикаго, то точно не ко мне.
Много позже, годы спустя, как раз незадолго до нашей с тобой встречи в клубе, я бездумно бродила по ссылкам в фейсбуке и какими-то непонятными путями, через каких-то дальних общих знакомых, меня выкинуло на страницу Уилла. Как я и предполагала, он в итоге остался в Лондоне. Город поглотил его с головой, дав все, что только можно пожелать. У него сложилась прекрасная карьера в другой фирме, квартира в хорошем районе, жена и маленький сынишка… Судя по фотографиям, живут они насыщенной жизнью, много путешествуют и все такое прочее. Понятия не имею, знает ли его жена о тайных страстях Уилла или нет, но, думаю, вряд ли. Скорее всего обо мне ей тоже почти ничего не известно.
На какую-то секунду мне захотелось ему написать. Да хотя бы отправить простое «Привет! Как дела?», но я не стала. Мы друг для друга давным-давно остались в прошлом, и поздно налаживать мосты. Да и поделом.
Но все же в ту ночь, когда он уехал, я проплакала до самого рассвета. Не в силах успокоиться, я исцарапала себя ногтями и в приступе истерики тянула за волосы, едва не выдрав целые пряди. Как бы Уилл ни пытался смягчить наше расставание, сердце мое все равно было выдрано из груди и растоптано в кровавое месиво.
Потом меня долго выхаживали Молли и Эмма. Видя, как я страдаю, сестра даже смягчилась к Уиллу и стала отзываться о нем так же, как и раньше, когда они водили дружбу. Но смысла в том уже не было никакого.
Я удалила все наши совместные фотографии, раздала девайсы практически даром, а поводок подарила знакомой сокурснице, у которой было несколько своих собак. Ошейник я сожгла. А после…
А после жила как во сне.
Ава сидела в аудитории одна и, подперев голову рукой, с тоской смотрела в окно. За стеклом красовалась все такая же унылая и нерадостная картина: сизо-серое небо, черные деревья и свежий снег, покрывший собой всю землю, точно белым покрывалом. Природа увядала, но было в том что-то по-своему красивое и изящное. В голове само собой рисовался акварелью на серой бумаге размеренный и спокойный пейзаж, размытые очертания дорожек, спрятанных под снегом лужаек и домов с темными окнами, а рядом тонкой кисточкой хрупкие ветки с облетевшими листьями. И рассеянный, едва пробивающийся сквозь облака жидкий свет уже даже не осеннего, но зимнего солнца.
Задумавшись, Ава не заметила, как в аудиторию вошел Симмонс. Он немного постоял на пороге, смотря на одинокую фигуру студентки среди пустующих рядов длинных парт, сложил свои вещи на кафедре и бесшумно сел рядом. Девушка чуть повернулась к нему и поздоровалась одним только взглядом, без слов. Говорить с кем-либо о чем-либо все еще было очень тяжело. Немного помолчав и рассеянно постучав пальцами по парте, Симмонс заговорил первым.
— Разбили сердце? — спросил он, высоко подняв седую бровь. Ава согласно моргнула. О том, что с ее глаз может случайно сорваться слеза, она больше не беспокоилась. Все, что могла, она уже выплакала.
Сэм снова замолчал вроде как неловко, но постепенно проникаясь чужой бедой и словно бы вспоминая себя в схожей ситуации.
— Эх, любовь, — со сквозившей в голосе ностальгией и легкой печалью произнес он. — Она ранит так сильно, что хочется умереть, но, если удается перетерпеть, быстро проходит. Особенно в молодости, когда жизнь только начинается.
— Вот только как пережить — неясно, — неожиданно даже для себя глухо ответила Ава.
— Просто жить дальше, а иначе никак, — пожал плечами Сэм. — Человек живет почти целый век. За это время многие успевают влюбиться не один раз, а то и полюбить. Но любовь — не только роман двух людей. Ты
