Подкопаев старался понять, в чем увлекательная суть игры, собравшей вместе столь значительных и занятых персон.
– Уверен, причина вечного отставания России в ее приверженности русской мифологии. Мракобесы твердят об избранном русском пути, о русском мессианстве, о несовместимости с Западом. И, конечно, о богоизбранности вождя, о русском чуде, о русской мечте. Всем этим нашпигован Бертолетто. Всем этим он кормит русский народ. На этой мифологии держится его власть, – произнес Школьник, он же Альфонсо.
– Этот народ надо трахать, трахать и трахать! Будем показывать ему наши дворцы и яхты, наши бриллианты и наших любовниц. Пусть харкает в телевизор в своих гнилых бараках! – с ненавистью произнес Амиго, стукнув розовым кулачком по инкрустированному знаку Рыб.
– Говорят, у Бертолетто слабое сердце. Мне показывали рентгеноскопию его сердца. Аорта узковата, – сказал задумчиво Леоно.
– Дерево найдет это узкое место, не так ли, профессор Брауншвейг? – усмехнулся Феррари.
– Нам нужно успеть до его обращения к Федеральному собранию. Иначе срывается «гамма эф эль», – сказал Леоно, обведя всех глазами восточной танцовщицы.
– Кстати, как прошла ваша встреча с заместителем госсекретаря? – поинтересовался Альфонсо.
– Я вкратце посвятил его в «гамму эф эль». Он сказал, что надо обратить внимание на формирование будущего правительства. У него есть рекомендации.
– Проблема Крыма – вот что нам предстоит решать. Надо убедить народ, – сказал Леоно.
– Что вы все «народ да народ»! Народ надо трахать, трахать и трахать! – гневно воскликнул Амиго.
Подкопаев слушал закодированный разговор магнатов. Пытался угадать, кто скрывается за секретными кодами. Ему показалось, что под кодовым именем «Бертолетто» скрывается Президент Вязов. Но он не был уверен. Вдруг его осенило – возможно, он находится в самом центре заговора, о котором говорил генерал Филиппов. Судьба не позволяет ему удалиться от темной реки, по которой плывет его челн. Догадка была фантастичной, и он ее сразу же отверг.
В дверях появился дворецкий.
– Господа, зал переполнен. Можно начинать.
Все поднялись, направились в зал, который находился этажом ниже.
Ряды были заполнены. Широкая сцена оставалась пустой, но на ней стояли штативы микрофонов, змеились провода. Именитых гостей усадили в первые ряды. Школьник указал Подкопаеву на высокое дерево, стоящее в кадке посреди зала.
– Это араукария, привезена из Австралии. Это и есть зеленый лазер, о котором говорил профессор Брауншвейг.
Подкопаев внимательно осмотрел дерево. Оно было из семейства хвойных. Небольшие иглы покрывали сплошь ветви и ствол, и ветви казались руками, поросшими зеленой шерстью. Дерево, как многорукое существо, раскрыло свои объятья, хотело прижать к своей косматой груди весь зал.
– Какова моя роль? – поинтересовался Подкопаев.
– Ничего особенного. Смотрите, наслаждайтесь. Может быть, несколько строк в светской хронике.
Зал был наполнен творческой интеллигенцией, в основном театралами. Здесь был модный режиссер, поставивший чеховские «Три сестры». Все три были уездными проститутками и стремились в Москву, где заработки были выше. И другой режиссер, в чьем спектакле Ромео и Джульетта были юношами и их связывала гомосексуальная любовь. И молодое дарование, отмеченное международной премией, – в его постановке «Братьев Карамазовых» все монологи и диалоги произносились героями, сидящими на унитазах.
В зале было много артистической молодежи, которая выступала с протестами против вмешательства государства в сферу искусств. Все ждали начала представления.
В это же время Президент Константин Ярославович Вязов посещал Центр технического творчества молодежи. Он любил встречаться с молодыми людьми, любил их свежие светящиеся лица, смущение при виде Президента, задор, а иногда и дерзость их вопросов. Появление этих чудесных верящих лиц было его достижением, когда новое государство преодолевало злобу, порочность и неверие, сопровождавшие распад прежнего общества. На смену «потерянному» поколению явилось поколение «обретенное», с которым он начинал возрождение Родины. Оно было той подрастающей гвардией, с которой он приступал к великим преобразованиям. Было тем поколением, на которое, когда иссякнут его силы, он оставит Россию.
Молодые конструкторы показывали Президенту созданный ими дрон в виде скворца. Этот дрон мог лететь вместе со стаей скворцов и передавать информацию о птицах в полете.
– Не получится так, что дроны заселят скворечники и вытеснят оттуда живых скворцов? – пошутил Президент.
– Ничего страшного, – бойко ответил юноша. – Внесем небольшое изменение в программу и научим дрон высиживать яйца!
Все смялись. Президент пожал юноше руку.
У следующего стенда юные селекционеры показали Президенту яблоко величиной с арбуз. Президент поднял тяжелый плод и спросил:
– А если такое яблочко упадет на голову? Садоводы должны ходить в касках?
– Мы выводим стелящиеся сорта, – ответила смущенная барышня. – Яблоки с земли будет убирать комбайн.
На третьем стенде молодые программисты показали Президенту вычислительную машину, способную предсказывать будущее. В нее вводились данные о современной международной обстановке, и система выдавала прогноз, точность которого не превышала четырех процентов.
– Очень надеюсь, что к моменту, когда министр иностранных дел подаст в отставку, вы повысите достоверность прогнозов до восьмидесяти процентов, – Президент осматривал электронные блоки, экраны с бегущими синусоидами и представлял коричневое продолговатое лицо своего министра, с которым у него была намечена вечерняя встреча.
Президент осмотрел все стенды, внимательно выслушал молодых изобретателей и решил выступить перед ними с кратким словом.
Между тем в особняке Школьника начиналось представление. На сцену вышел виолончелист, грузный, рыхлый, с черными подглазьями, волнистыми до плеч волосами. Виолончель отсвечивала лаком, пела возвышенно и печально. Музыкант встряхивал волосами.
Подкопаев не узнавал композитора. Может быть, это был Гендель со своими волшебными переливами. Музыкант играл весьма долго. Затем на сцене появились служители и поставили клетки. В них находились черная собака, пестрый петух и рыжий кот. Все вели себя беспокойно. Петух просовывал сквозь решетку голову с красным гребнем. Собака крутилась в тесной клетке. Толстый рыжий кот пытался встать на задние лапы.
Появился еще один служитель. В руках у него был большой эмалированный чайник. Он подходил к клеткам и поливал животных кипятком. От струи воды шел пар. Виолончель играла дивную музыку. Собака истошно выла, лизала ошпаренный бок. Петух захлебывался, гоготал, издавая хриплые клекоты. Было видно, как из него выпадают перья. Кот жутко ревел и стенал, пытался уклониться от кипятка, бился головой о решетку.
Действо продолжалось несколько минут. Виолончелист кончил играть, поклонился и унес инструмент. Служители забирали клетки. Ошпаренная собака трусливо скулила, ожидая мучений. Петух то ли умер, то ли лежал в обмороке. Кот лизал обожженный бок.
Зал аплодировал. Режиссер, тот, что поставил «Трех сестер», кричал браво. Автор постановки «Ромео и Джульетты», обращаясь к залу, восклицал: «Это сильнее, чем Шнитке!»
Подкопаев, сокрушенный садистской сценой, смотрел на араукарию. Ветки ее напряглись, страстно обнимали зал, держали в мохнатых лапах рукоплещущих зрителей, служителей, уносивших клетки с измученными животными.
С первого ряда поднялся Школьник, обратился к залу:
– Сейчас вам принесут изысканное блюдо с берегов Амазонки. Оно делает мужчину неутомимым в любви, а пожилая женщина обретает способность родить. Не всем из вас хватит
