– Вот клен, – сказала она, останавливаясь у могучего темно-зеленого дерева. С листвы стекали холодные сладкие запахи. – Подойдите к дереву.
Он пошел по траве и приблизился к клену.
– А теперь прижмитесь грудью к стволу и коснитесь его лбом.
Улыбаясь, повинуясь, Подкопаев выполнил ее указание. Грудь и живот чувствовали прохладный шершавый ствол. Лоб прижимался к морщинистой коре. Пахло влагой, сырым деревом. По стволу близко от глаз ползла крохотная, с прозрачным тельцем букашка.
– Представьте себе, что вы становитесь деревом. – Вероника подошла сзади, положила ладонь ему на затылок, а другой осторожно надавила поясницу.
Он почувствовал, что углубляется внутрь дерева, погружается в живую сочную древесину. Сквозь его ноги, бедра, грудь проходят упругие волокна, множество крохотных влажных сосудов, по которым идет непрерывное восходящее движение соков. Он пронизан тугими струнами, которые слабо гудят. Все его тело превратилось в сочную живую материю, стремящуюся ввысь. Вероника была здесь, рядом с ним, в дереве. Их тела касались, плотно прижимались друг к другу. Сплетались, перевитые волокнами. Ее соки перетекали в него, а он изливал в нее свои соки. Обнявшись, они стремились ввысь. Там, где ветки дерева расходились в стороны, расходились и они и любовались друг другом. Шелестели нежно листвой. Обнимали друг друга, целуясь листьями, нежным шепотом называли друг друга по имени. Когда синяя туча встала над ними и полил дождь, она замерла, вытянулась, подняла вверх руки. А он, превратившись в дождь, омывал ее, целовал каждой капелькой. Проникал сквозь улыбающиеся губы, лился сквозь сжатые колени, мочил ее брови. И она, спасаясь от капель, закрывала синие глаза, а потом открывала, и он ликовал, видя их лазурь. Обожал ее, лился по ее бедрам, груди, чувствовал на губах благоухание ее груди. Они были неразлучны. Когда всходило солнце, он старался, чтобы на ее ветки не падала тень, и отклонялся в сторону. Она нежилась в утреннем солнце, прекрасная и желанная после сна. А когда всходила луна, она отводила ветки, любуясь, как в голубом свете блестит его листва. В тихие звездные ночи они замирали, обнявшись, видя, как текут над ними созвездия, и одна звезда была такая же синяя, как ее глаза. Зимой, когда на ветвях лежал снег, прилетали снегири. Их красные грудки были как цветы, и он тихонько смахивал со своих ветвей снегирей, чтобы всю ее усыпать цветами. Наслаждение, которое он испытывал, было непрерывным, неутолимым, неиссякаемым. Она вся со своими плечами, бедрами, грудью, своими небесными глазами входила в него, и он погружал ее в себя, окружая своей древесной плотью и неистощимой нежностью. А потом он погружался в нее, жил в ее лоне, и она чувствовала, как он, находясь в ее жаркой глубине, целует ее. Они прожили огромную древесную жизнь, находясь на одном месте, на склоне горы, на крутом речном берегу. Земля вращалась вокруг них, и они побывали во всех краях света. Они не расставались даже тогда, когда их ветки охватил огонь. Дерево горело, и они целовали друг друга в огне. Называли самыми нежными именами. А когда сгорели, превратились в дым и летели вместе в облаке дыма. Среди снегов на пустой дороге одинокий путник вдруг уловил дуновение сладкого дыма.
Подкопаев приходил в себя. Видел, как смыкается дерево. В счастливом изнеможении опустился на траву у ног Вероники.
Она подала ему руку, помогла подняться. Они вышли на берег Москва-реки, где стояла пристань и старая кассирша продавала билеты. Скоро подошел речной трамвайчик, юнга наматывал на стальные тумбы канат. Они прошли на пустую палубу и сели на деревянную скамью. Кораблик задрожал, поплыл.
– Какое чудесное наваждение, – сказал Подкопаев.
– У вас воображение художника. Вы наяву видите сны.
– Хочу написать книгу сновидений.
– Что же мешает?
– Нужно не расставаться.
Он вдруг почувствовал, как Вероника ему дорога, как прекрасна, какая небывалая нежность и восхищение в нем. Как небывало сверкает река. Как великолепны сталинские дома на набережной. Какая изумрудная зелень в Нескучном саду. Его обостренный взгляд различил голубей, притаившихся в каменном цветке капители.
Ее узкая смуглая рука лежала на поручне. Чудесные пальцы с длинными розовыми ногтями были похожи на лепестки. Подкопаев хотел накрыть ее руку своей, взять в ладонь эти нежные лепестки. Не решался. «Возьму, когда проплывем Нескучный сад». «Возьму, когда минуем хрустальный мост».
Стеклянный мост проплыл над их головами. Крымский мост со своими серебряными струнами приближался. Подкопаев накрыл рукой ее руку. Ее пальцы едва шевельнулись, словно пойманная бабочка.
Крымский мост надвигался, мерцали слюдой автомобили. Он держал ее руку. И вдруг близко от борта с ревом пронесся катер, поднимая пенную волну. На палубу трамвайчика с катера полетел куль. Шлепнул о палубу. Подкопаев увидел, что это мертвая собака, черная, с окровавленным боком, та самая, которую мучили в клетке.
– Кто это? – воскликнул Подкопаев, наклоняясь над бортом.
Он глядел вслед стремительно уплывавшему катеру с неразличимыми в нем людьми.
– Видимо, те, кому не понравилось, как вы взяли меня за руку, – сказала Вероника.
Появился юнга с целлофановым пакетом. Брезгливо засунул собаку и унес.
Подкопаев и Вероника вышли на ближайшей пристани на Фрунзенской набережной.
В знакомом особняке, в рабочем кабинете, их принял хозяин Всеволод Борисович Школьник. Он был в рубахе и жилетке, завершал разговор с секретарем, хватавшим на лету его указания.
– Продолжаем настаивать на приватной встрече с директорами Барклай-банка. Мы не можем терять кредиторов. Уральским ребятам не отказывайте, но перенесите встречу на следующую неделю. Два билета на «Люфтганзу», на ночные рейсы. И один билет в Лондон, в Хитроу, завтра в ночь!
Отпустив секретаря, Школьник радостно обратился к Подкопаеву:
– Уже потихонечку привыкаете? Нет времени на раскачку. Конверт с деньгами возьмете у секретаря. А сейчас садитесь и слушайте.
Они уселись втроем за журнальный столик, и Школьник изложил суть задания:
– Видите ли, Сергей Кириллович, есть одна значительная дама. Можно сказать, статусная дама. Она живет в одиночестве, можно сказать, взаперти. Ее удалили от мира. Она долго молчала, но теперь хочет свести счеты с обидчиками. То есть рассказать людям все, что она о своих обидчиках знает и думает. Мой друг Амиго, вы вчера познакомились, уговорил даму дать интервью. Вам, Сергей Кириллович. Амиго предоставляет для этого интервью свой Дом приемов. Зал, где у него находятся коллекции окаменелостей. Изумительные окаменелости – папоротники, раковины, рыбы. Туда доставят даму, и вы расспросите ее о жизни, исповедуете, как это делает батюшка. У вас получится, я уверен. А Вероника Петровна возьмет в этот зал одно из своих деревьев. Какое, Вероника Петровна? Может быть, ревистону китайскую? Она давно не работала.
– Лучше дуранду прямостоящую из Мексики. В ней больше экспрессии.
– Хорошо, пусть
