Подкопаев не мог на них наглядеться. В их совершенной конструкции присутствовала таинственная красота, которая возможна только в природе, среди лесов, морей, небесных светил.
– У этих самолетов нет кабины для летчика. Это беспилотники, воздушные роботы, – Леоно видел восхищение Подкопаева. – Такой самолет обеспечит России господство в воздухе.
– Я поражен красотой самолетов. Неужели в их создании не участвовал художник? По своему совершенству они приближаются к античным скульптурам.
– Эти самолеты – дети цифровых технологий. При их конструировании учитывают данные, недоступные человеку или большим человеческим коллективам. В эти самолеты заложено будущее. Характер будущих воздушных войн, оружие врага, характеристики театра военных действий, предполагаемый противник и его оружие, которого еще нет на заводах. Для создания этого самолета не нужен художник.
– Но, может быть, не художник, а маг? Тот, кто управляет не машинами, а стихиями, камнями, цветами, деревьями?
– Маги – не по моей части. Мы выполняем поручение Президента и строим лучшие в мире машины, – улыбнулся Леоно, и его влажные женственные глаза ласково посмотрели на Подкопаева.
А тот продолжал любоваться самолетами, среди которых, едва заметные, появлялись и исчезали люди в комбинезонах и касках. Размещали приборы и вооружение.
Леоно привел Подкопаева в испытательный цех, где самолеты проверялись на прочность. Цех не имел окон, напоминал бетонный каземат, подсвечивался угрюмыми тусклыми лампами. Среди каземата высилась громадная железная клетка, в которой находился самолет. Он был закреплен множеством стальных тяг, упругих струн, которые тянулись от крыльев, фюзеляжа, хвоста. Он был пойман в стальную паутину. Сотрясался, пытался вырваться, но паутина крепко его держала. По телу самолета пробегала мучительная судорога. Его закрылки испуганно поднимались и опускались. Киль беспомощно поворачивался во все стороны. Крылья выкручивались, как выкручиваются руки, хрустели в суставах. На фюзеляж давила тупая чугунная плита, сминая обшивку. Фюзеляж стонал. К подбрюшью самолета были подвешены гири. Казалось, они вот-вот выдерут из самолета сочные ломти.
Самолет подвергался пытке, стенал, вздыхал, скрипел. Множество мониторов фиксировали его страдания. Самолет не выдерживал боли, выдавал свои тайны.
Подкопаев, едва переступил порог цеха, почувствовал страдания и муки машины. У него заломило сердце, ноги стали подгибаться в коленях. Шейные позвонки захрустели. Он оказался в пыточной камере, где пытали машину. Но пытали и его, Подкопаева. Желали вырвать у него признание. Что знает он о коварном заговоре? В чем тайна колдовских деревьев? Кто отравил Бородулина? Кто живет в дупле, сияя из мрака лазурными глазами?
Молинерия мелкоголовчатая была уже на месте. Стояла в кадке, чуть освещенная светильником. Маг Брауншвейг был рядом. Облаченный в скафандр с откидным шлемом, просовывал руки в листву, что-то нашептывал на чужом языке. Растение нетерпеливо вздрагивало, как вздрагивает гончая, почуяв добычу.
– Вы присутствуете при завершающей фазе испытаний, – сказал Леоно. – Еще немного увеличим нагрузки, и самолет лопнет, как орех. Во время воздушного боя нагрузки огромны. Мы должны быть уверены в машине.
Подкопаев заметил при тусклом освещении, что на фюзеляже машины полупрозрачной краской было выведено слово «Россия». Муки, которые причиняли машине, были предназначены для России.
Президент Константин Ярославович Вязов проводил совещание с членами правительства. За овальным столом он занял место, которое обычно занимал премьер-министр, сдвинув того в сторону. Члены правительства тесно окружили стол и чем-то напоминали птиц, клюющих зерно. Премьер с большими выпуклыми глазами, в которых стояла невысыхающая темная влага, был уязвлен тем, что его лишили привычного места. Вращал головой, словно ему был тесен ворот. Опускал вниз углы рта, будто удерживал нервный зевок. Президент улавливал нервозность премьера, был готов истолковать ее как тайную неприязнь, ревность, глубоко скрытое ожидание того дня, когда сможет сам стать президентом, въедет в кремлевский кабинет. Вязов улавливал напряжение собравшихся министров. Они знали о предстоящих переменах, боялись потерять министерские кресла. Смотрели на Вязова как на виновника неурядиц.
– Будущее застигло нас врасплох, – говорил Президент. – Пока мы боролись с инфляцией, улучшали инвестиционный климат, мир перешел на новый цивилизационный уровень. К нам явилась госпожа цифра и обесценила тысячи наших слов. Мы должны освоить эту новую цифровую реальность, иначе она освоит нас. Превратит в сухой корм для других цивилизаций. Рывок, который мы намечаем, будет рывком в мир сверхвысоких технологий, в мир цифры. Она поможет нам преуспеть на поле боя, в Арктике, в медицине, в искусстве. Нам предстоит преобразиться. Кто из нас не сумеет преобразиться, тот, повторяю, превратится в корм для рыб.
На лицах министров была мука. Премьер ерзал, словно под ним накалялось кресло. Вязов чувствовал, что его не любят, боятся, не верят в затеянные преобразования.
– Директор Федеральной службы безопасности сообщал мне, – продолжал Президент, – что программисты совместили свои цифровые программы с чудотворной иконой. Икона реагирует на источники зла, а цифровые системы преобразуют эти сигналы в точные сведения об этих источниках. Об их местонахождении, именах, адресах. Словом, все данные о террористах и заговорщиках. Я предупреждаю вас. Скоро состоится мое обращение к Федеральному собранию. Я обнародую новый курс, стратегию рывка, которая выведет Россию в лидеры мировой цивилизации.
В бетонном бункере авиационного завода продолжались испытания. Натянутые стальные струны звенели. Закрылки хрустели. Хвостовое оперение неистово крутилось вокруг своей оси. Самолет вздрагивал, стонал. Ему ломали крылья. Выкручивали стойки шасси. Казалось, надпись «Россия» сочится кровью.
Молинерия танцевала жуткий танец. Выворачивалась наизнанку листва, скручивались, свивались в жгуты стебли. Этот танец вслед за растением повторял Брауншвейг, заваливаясь на бок, вскидывая ноги, перекручиваясь в талии, растягивая себя в шпагате. Подкопаев крутил плечами, с хрустом вращал головой, делал круговые движения торсом, выворачивал стопы.
Самолет, Брауншвейг и Подкопаев танцевали один и тот же уродливый танец, какой танцует мученик, поднятый на дыбу.
Президент Вязов продолжал свои назидания министрам:
– Не все из вас сохранят портфели. Не каждый из вас сможет включиться в новую реальность.
Вязов почувствовал, что у него заломило в суставах. Стал выгибаться позвоночник. Одна рука полезла за спину, а другая стала выламывать челюсть.
– Я хотел предупредить, что прежние заслуги не будут учитываться.
Вязов соскользнул с кресла, упал на колени, стал откидываться назад, доставая затылком до пола. Он кричал от боли. Лицо его страшно корчилось. Из-под ногтей капала кровь. Он чувствовал, как взбухают мускулы, рвутся жилы, лопается кожа. Он страшно закричал. Министры кинулись его поднимать.
В цеху шло крушение самолета. Откалывались крылья, сминался фюзеляж, рассыпались закрылки, вырывались с корнем шасси. Все скрежетало, ухало, превращалось в обломки. Подкопаев казался себе разбившимся самолетом.
Глава тринадцатая
Подкопаев был потрясен. Страшной пытке и казни был подвергнут самолет, на фюзеляже которого начертали надпись «Россия». Истязанию и казни подверглась Россия. И все чудовищное колдовство, к которому он был причастен, несло беду России. Служило ее погибели. Роман, который он задумал, легкомысленно искал для
