– Господа, вы, явившиеся сюда, суть избранники. Ибо нас избрали и нам предоставили выбор. У виноградной лозы есть выбор – стать вином или украсить алтарь ложного бога. Суть ложного бога – безбожие. У стада есть пастырь. У стада, ведомого пастырем, есть выбор – выйти к тучным лугам или заблудиться в лесу и стать добычей волков. Звезды живут в созвездиях, деревья живут в рощах, люди живут в народах, народы живут в царствах. Россия – царь царств. Слуги царя суть царедворцы. Царедворцы те, кто имеет двор. Мы имеем двор, имеем звезды, имеем стадо, имеем лозу. Россия – лоза мира. Камень, на котором воздвигнем столп. Столп есть башня, обращенная не в небо, а в землю, оттого нерушима. Россия воздвигнет башню, обращенную в землю. К ней потекут народы, забудут свои языки и обретут единый язык. Язык башни, язык двора, язык царя, – Школьник произносил речь, похожую на заклинание.
Он преобразился, стал строен и широк в плечах. Чернобров, с белоснежным высоким лбом. Уста стали молодыми и алыми. Он был повелитель, был пастырь. Зал отозвался единым покорным вздохом. Послышался звон упавшего на пол бокала.
– Братья живут в братстве. Возлюбивший отечество любит отца. Отец есть царь, воздвигший башню. Всякий, посягнувший на башню, есть бык. Бык, он же пастырь, он же разрушитель, он же камень, упавший в реку и запрудивший поток. Разбивший камень есть спаситель. Убивший быка есть воин. Кто убьет быка, наречется царем. Кто расколет камень, угоден России. Угодный России есть угодник. Бык – царь лжи, негодный пастырь. Россия – стадо, ведомое быком. Отвергнем быка и спасем стадо. Разобьем камень и очистим поток. Ибо братья живут в братстве, и нет тех, кто сильнее братства. А тот, кто сильнее, есть царь.
Школьник умолк, оглядев завороженный зал. Подкопаев чувствовал, как оледенело сердце и он стал бесчувственен ко всякой боли. Школьник хлопнул в ладони. Люстры погасли. Стало темно. Только в дальнем конце зала пламенел очаг, и слышался треск поленьев.
Зажегся багровый прожектор, осветив середину зала, словно туда натекла лужа крови.
Послышались скрипы, звоны. В зал медленно, тяжело вкатили дощатый помост на колесах. На помосте высилась сварная железная рама. Под ней, опрокинутый на спину, с воздетыми ногами, лежал бык. Он был огромен, с дышащими буграми мышц, с запрокинутой рогатой башкой, на которой пучились налитые кровью глаза. Громко дышали розовые ноздри, из толстых губ вываливался шершавый язык. Ноги быка были прикованы к железной раме. Перевитые венами, набухли семенники. Слизистый, возбужденный корень содрогался.
Помост на колесах, толкаемый силачами в блестящих одеждах, остановился в багровом пятне прожектора. Было слышно, как звенят цепи, сипит бык. Камила Вовчек издала сдавленный стон.
Пахло хлевом, бычьей мочой, кислым железом и чем-то еще, чем, возможно, пахнут эшафоты.
Школьник простер к быку руки, возвышая стенающий голос:
– Имеющий сердце есть бык. Пронзивший сердце быка есть герой. Сердце быка есть камень, преградивший поток. Герой пронзает сердце быка, открывает потоку путь. Поток есть Россия, он – лоза, братство. Россия сбросила бремя быка, и бык, принявший сталь в сердце, вернулся в луга, вскормившие зверя.
В глазах Школьника исчезли зрачки, остались млечные бельма. Его голос напоминал ветер в стальной трубе, откуда веяло стужей.
Подкопаев видел, как в зал вбежал человек, похожий на танцора, в блестящем трико, голый по пояс, мускулистый, с черными кудрями. Почти половину лица покрывало родимое пятно. Было ощущение, что у него два лица, солнечное и ночное. В его руках сверкал острый длинный кинжал с костяной рукоятью. Танцор сделал несколько кругов по залу, изящно раскланялся перед Школьником. Просверкал над головой кинжалом. Подлетел к быку. Нацелил клинок в дышащий бок, в основание левой воздетой ноги. Приставил острие, обернувшись к собравшимся, как факир, перед тем, как показать искусный фокус. С силой ударил ладонью в торец костяной рукояти, вгоняя сверкающую сталь в тело быка. Сталь ушла в сердце. Бык ахнул, как человек. Бугры мышц заходили. Могучие ноги натянули цепи. Из-под клинка с шипеньем ударил красный пар, словно пробили бак с кипятком. Это излетала жизнь быка. Из дрожащего корня брызнуло раскаленное семя длинной млечной струей. Ударило в зрителей. Камила Вовчек была вся в клейкой горячей гуще. Старая правозащитница отирала лицо, сплошь залепленное жидким студнем. Обе женщины не спешили смахнуть с себя бычье семя. Камила облизывала губы, словно это был сладкий кисель. Правозащитница втирала семя в свои дряблые щеки.
Бык умер. Рогатая голова запрокинулась. В черных глазах стеклянно застыл ужас.
Подкопаев чувствовал, как начинает содрогаться желудок, и с трудом удержался, чтобы не убежать с места казни.
Школьник, не стирая с костюма клейкое пятно, дождался, когда увянет окружающий клинок букет розового пара. Вновь простер руки и возгласил:
– Пусть источится до капли кровь быка, смешается с пылью дорог и по ней проследуют боевые колесницы героев, сразивших быка!
Еще один танцор в трико, грациозно перебирая стопами, внес в зал эмалированные тазы. Расставил вокруг помоста с быком. Тот, что нанес быку «удар милосердия», выхватил из бычьего сердца клинок и взрезал набухшую на звериной шее артерию. С громом, тяжко ударила черная кровь, ополоснула таз алыми языками. Текла, как из пробитого резервуара, постепенно сникала. Таз был полон крови. В воздухе стоял парной запах, и все, кто окружал помост, втягивали ноздрями пропитанный кровью воздух. Пьянели, блаженно улыбались. А редактор гламурного журнала норовил окунуть пальцы в горячий таз.
Школьник, как жрец, поднял руки и возвысил голос:
– Пусть семя быка иссякнет вовек и не принесет потомства, как не приносит его древо, лишенное завязи!
Прежние танцоры исчезли. Их сменили два танцующих виртуоза в балетных трико, вооруженные бензопилами. Запустили свои звенящие инструменты. Скользили по залу, совершали пируэты, играли на бензопилах, как на скрипках. Приблизились к бычьей туше, и один, ловко, играючи, иссек из быка семенники, брызгая ошметками, вгрызаясь зубьями пилы в бычий пах.
Рванул семенники, сжав в кулак, выдрал с кровавыми волокнами и шмякнул в таз. Поднял мокрую бензопилу, салютуя собравшимся.
– Пусть изотрутся в прах стопы его, и да не оставят следов на дорогах мира сего, как не оставляет следов в небе пролетевший камень, в море проплывшая щепка, а в душе человека дурной сон в осеннюю ночь. – Школьник сделал ладонями режущий жест.
Второй танцор с пилой, огибая быка, рассекал его ноги. Пила звенела, кости хрустели. Ноги, лишенные копыт, распадались, словно бык в изнеможении раскинулся на помосте. Над ним в цепях раскачивались обрубки с копытами. Танцор поднял пилу, отдавая салют.
Подкопаева ужасало убийство быка. Мука и смерть быка должны были обессилить и убить Президента. Магические заклинания Школьника лишали Президента жизненных
