Софи вкратце сказала, как я тут оказалось, а после спросила:
— Кто против того, чтобы принять в нашу семью нового человека?
Я с замиранием сердца смотрела на собравшихся за столами. Но никто не поднял руку. И Мадлен в том числе.
4
Шел 1920 год от Рождества Христова. Люди проносились мимо меня ворохами винтажной одежды, машины шуршали колесами, продавцы в лавках голосили, приманивая покупателей, — словом, Париж шумел, жил в своем ритме, не подозревая, что здесь находится человек, который нарочно ломает пространство и время.
Не знаю, влияют ли мои самовольные перемещения как-то на историю, но отчего-то возникало ощущение, что я делаю что-то неправильное, что-то запрещенное. Но я все равно это делала. Я не собиралась больше возвращаться в Средневековье, теперь я решала сама, куда я отправлюсь и что буду делать.
Вчера после ужина мы с Софи сидели на диване и рисовали стражника в альбоме. Моя новая подруга помогла мне построить на листе человеческую фигуру, которую я после одела в синюю форму. Не сказать что мне было особо интересно знать, какого звания был этот человек, ведь я решила больше не появляться в Средневековье. Мне просто хотелось нарисовать его — отчего-то было очень волнительно изображать то, что я видела собственными глазами в другом веке. Словно я обладала каким-то особым, не подвластным другим людям знанием.
Сейчас я шла по Парижу двадцатых с целью узнать, что это за время такое и почему оно так нравилось Стефану. И, кажется, понимала.
Это был довольно спокойный период. Аккуратные улочки были чистыми, откуда-то лилась приятная музыка, по дорогам не спеша проезжали красивые машины, а лица людей сияли, ведь совсем недавно окончилась Первая мировая война и многие поняли, что самая главная ценность — это мирная жизнь. Да и в принципе жизнь. Воздух был наполнен ароматами цветов и выпечки. Правда, иногда до меня долетал гадкий запах конского навоза, который появлялся из-за редких конных экипажей, но я старалась делать вид, что его не чувствую, и держалась ближе к цветочным лавкам.
Атмосфера в городе была умиротворяющей и успокаивающей, отчего сильно бьющееся сердце в груди постепенно возвращалось в свой привычный ритм, а яркий пожар эмоций потухал.
А эмоции эти появились у меня не без основания.
Только что я совершила преступление.
Это преступление, конечно, не было страшным — я лишь примерила в магазине темно-синий плащ, а после в нем же переместилась на другую улицу, потому что денег на его покупку у меня не было, а одежда, подходящая для двадцатых, мне была очень нужна, ведь я решила, что теперь буду тут частым гостем. Плащ был удобным, безразмерным и длинным и хорошо скрывал мою современную одежду.
Я рассекала улицы быстрым шагом, как будто за мной кто-то гнался. Не думаю, что люди даже заметили мое исчезновение из магазина, но все равно казалось, что сейчас меня схватит страж закона и попросит проследовать в тюрьму.
Когда я отошла на довольно приличное расстояние от того магазина, то решила сбавить темп.
— Никто не гонится, успокойся, — сказала я сама себе и вовсе остановилась посреди узкой улицы, зажатой меж домов. Вдалеке выглядывала базилика Сакре-Кер, и я поняла, что нахожусь рядом с Монмартром.
Этот район не был мне знаком, но его улочки очень напоминали то, что показывал мне Стефан. Брат, конечно, появлялся не здесь, ведь обычно он исчезал чуть ли не со двора нашего дома, который был на другом берегу Сены, но это не мешало мне воображать, что я могу увидеть его здесь.
А что если я его на самом деле когда-нибудь встречу в прошлом? Наверное, не нужно будет подходить к нему, чтобы не испортить его настоящее. Можно будет лишь воспользоваться шансом посмотреть на него, такого живого, веселого и ничего не знающего о том, что случится в будущем.
Или… Лучше будет все-таки подойти к нему и предупредить обо всем? Вдруг, зная о Жюльене, он сможет что-то придумать, чтобы его остановить и сохранить жизнь не только нам, но и себе? Как бы только не сделать все еще хуже, чем сейчас…
Или лучше исправить все самой? Не появись Жюльен в нашей жизни, все было бы по-другому. Родители могли бы быть живы — кто знает, почему случилась та автокатастрофа. И, конечно же, жив был бы Стефан. Что уж говорить об остальных людях, которые пали от жестокой руки нашего псевдодядюшки. Не появись Жюльен вообще, многие бы остались живы. У нас бы не было этого дара, но мы бы о нем и не знали и были бы счастливы. Хотя… Мы могли бы вообще не родиться. Черт, почему все случилось так, как случилось?! Неужели людям будущего нечем было заняться, кроме как портить жизнь людям прошлого?! И как исправить их ошибку и не навредить ни себе, ни другим еще сильнее?
Выход я видела только один — убить Жюльена. Но способна ли я сотворить то же, что делал он? Способна ли отнять жизнь одного, чтобы вернуть других людей? Но разве так будет не лучше, ведь вернутся действительно достойные жизни люди?..
Отчего-то сильно сдавило легкие. Мир в глазах помутнел, завертелся и закружился. Сердце забарабанило в груди от испуга. Это было однозначно перемещение во времени. Но почему? Я же уже в другой эпохе, почему перемещение снова происходит? И нет, это не было возвращение в настоящее. Возвращение в настоящее сродни возвращению домой после долгой поездки. Это же перемещение было похоже на принудительную отправку в Средневековье.
И действительно, когда я отдышалась и пришла в себя, то поняла, что нахожусь в грязном времени, в страшном времени, которое ненавижу.
В Средневековье.
Солнце слепило и сильно пекло. Было до невозможного жарко стоять в краденном из двадцатых плаще, но снять его я не решилась — он довольно вписывался в общую картину Средневековья, где люди ходили в безразмерных одеждах, а джинсы и свитер, что были под ним, отправили бы меня, наверное, прямо на костер.
Здесь пахло навозом сильнее, чем в двадцатых, а от жаркой погоды запах только усилился. Еще к нему примешивался запах нечистот и несвежих овощей, который, кажется, никого, кроме меня, не беспокоил. Здешние люди привыкли жить в таких условиях, но для меня путешествия сюда всегда были испытанием. Уж лучше дышать выхлопными газами
